Зеркало за горизонтом - стр. 10
Гремлин вообще любил халяву, а особенно нравилось ему пролезть на какое-нибудь событие: презентацию книги, клуба или, как сегодня, журнала и нажраться там на халяву до состояния поросячьего визга. Он мне никогда не нравился. В партии он тусовался только потому, что пойти некуда было, а бомжевать не в кайф. И все разговоры у него крутились вокруг тряпок, бухла и тусовок.
– Подождём. Может закрытие фабрики отложили, – проговорил, впрочем, довольно неуверенно, Врагель.
– Ты думаешь сейчас из-за угла выскочит делегация рабочих с транспарантами? Ах, не трогайте нашу фабрику. Да всех давно уже уволили, и они, как бараны, разбрелись по своим стойлам. Мы одни, как дурачки, припёрлись, да ещё через весь город эти пластинки тащили. Б*ять.
– Слушай, Врагель, точно… пошли обратно, – поддержал своего закадычного приятеля Костя.
Немного подумав, Врагель произнёс:
– Ладно, уходим.
– И пластинки здесь оставляем. Нечего с ними таскаться. В штабе их и так хватает, – окончательно перехватил инициативу Гремлин.
Врагелю ничего другого не оставалось как согласиться. Ребята всё же, от глупой жадности, оставили себе по паре пластинок, а остальные, словно цветы к памятнику, положили на ступени лестницы, ведущей к двери проходной.
Обратно возвращались уже в приподнятом настроении. Всё-таки, когда ехали устраивать несанкционированный пикет, мы рисковали. В любой момент мы могли оказаться в ментовке, а этого никому не хотелось. Теперь этот груз с плеч парней спал, и они стали чувствовать себя гораздо свободнее. Так, можно сказать вприпрыжку, дошли до платформы.
Через четверть часа подошла электричка, мы загрузились и поехали обратно в Москву. Пока мои спутники обсуждали достоинства родных «Гриндерсов», я сидел, уткнувшись в окно, наблюдая безрадостный пейзаж, слепленный из голых, одиноко стоящих деревьев, грязного снега и низкого серого неба. Меня знобило, мои мысли крутились только вокруг единственного по-настоящему интересующего меня последние два месяца предмета.
Ребята решили ехать до вокзала, мне с ними было не по пути. Ближе всего от моего дома располагалась Москва пассажирская – Киевская. На остановке я решил выйти. Пожав всем руки, я уже собирался двигаться к выходу, когда мне в спину прозвучали слова, произнесённые хриплым скрипом несмазанных палёной водкой связок:
– Уже покидаешь нас, студентик сладкий. Чего, поехал тёлок трахать или, может, наоборот?
Парни заржали. Гремлин выбрал не то время для своих тупых шуточек, если раньше я его просто бы послал на хер, то теперь меня прямо-таки подкинуло от резкого прихода злобы. Ярость энцефалитным клещом впилась мне в извилины воспалённого любовными страданиями мозга. Развернувшись на каблуках, я бросился на него. Он сидел с краю около прохода и явно не ожидал от меня такой прыти. Я нанёс ему три прямых удара, повалил на пол и вцепился пальцами в его крысиную морду. Мои ногти порезали кожу, а я, давя всё более сильно, бил его головой об пол. Его дружок Костя попытался вступиться. Схватил меня за плечо, не оборачиваясь я оттолкнул его так, что он загремел на соседнее сиденье. Больше мне никто избивать Гремлина не препятствовал, и я довёл свою расправу до логического конца. Вложив всю свою ненависть, всё своё напряжение последних недель я выбил из него всё дерьмо. Гремлин остался плавать в луже собственной крови, пуская слюнявым ртом пузыри, выключенный словно чайник, раздавленный словно насекомое. Закончив, и отвесив ошарашенным моим внезапным приступом агрессии партийцам издевательский поклон, я ушёл. Поезд как раз подъехал к станции, вся драка заняла не больше минуты.