Земной ангел. Великая княгиня Елизавета Федоровна - стр. 20
– слышен тихий, но внятный голос священника.
– Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим, – запел хор.
А священник продолжил:
– Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков…
И снова запел хор:
– Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…
И опять священник:
– Во блаженном успении вечный покой…
И продолжает хор:
– Вечная память…
Князю Константину стало плохо. Холодный пот выступил на лбу, перебойно забилось сердце. Он протиснулся к выходу, и, оказавшись на воздухе, набрал в пригоршню снег и вытер им лицо. «Господи, прибрал бы Ты и меня, – обратился он ко Всевышнему. – Не могу более терпеть беззакония, сил моих нет! Тяжко мне, тяжко…»
К нему подошел слуга Николай – сухой, строгий старик с прямой как доска спиной.
– Николай… Дай-ка я на тебя обопрусь, – и князь Константин, опершись на руку слуги, двинулся потихоньку к своей карете. – Какие же мы старые с тобой… А я, видишь, совсем плох.
– Это вы сильно переживаете, – сказал Николай. – Знаю, вы иначе не умеете, а все же и себя поберечь надо.
– О, наблюдаю прогресс, – князь Константин улыбнулся. – Теперь ты говоришь «надо», а не «надоть»… А я, знаешь, однажды тебя изображал… Помнишь, ты меня научил поговорке: «Ефто, ить не бери ноши сверх мочи…» А дальше-то как? Что-то запамятовал…
– …а бултыхнут, кряхти да неси, – важно сказал Николай.
– Да-да, кряхти да неси… Как замечательно сказано… Ах, Николай, все наши беды от того, что мы не понимаем свой народ, оторвались от него – тут Лев Толстой прав… Если бы мы были ближе к нему, разве кидали бы в нас бомбы?
– Дак не народ это, ваше сиятельство, а инородцы. Они народ баламутят. Давайте-ка я вас подсажу. Вот так. Куды ехать?
– Вот видишь, опять говоришь «куды»… В Нескучное поедем, на поминки…
Кроме великих князей Константина Константиновича и Павла Александровича, Елизавета Феодоровна сегодня никого не пригласила. За поминальный стол сели еще Мария и Дмитрий.
Молчание прервала Елизавета Феодоровна:
– У Бога все живы. Они думают, что этим взрывом разлучили нас, но ошиблись.
Князь Константин сидел напротив Елизаветы Феодоровны и мог хорошо рассмотреть ее лицо. Оно переменилось, страдание преобразило его: кожа стала белая, но не холодная, как мрамор (хотя князю все время шло на ум именно это сравнение), а живая, как… «Как что?» – думал князь Константин.
«Не знаю, не знаю, да и не об этом сейчас надо думать. Что за дурная привычка искать слова, сравнения… Это все от моих глупых занятий стихами… Даже сейчас… Господи, Господи…»