Размер шрифта
-
+
Зеленый луч №3 2018 - стр. 6
Как будто б не теплый кофе касается твоих губ.
Вот запах песка и соли, моря и трав в Марокко.
Ржанье коней берберов, выстрелы, рев боевых труб,
Неумолимое солнце палит, как фараоново око!
И вот уже сердце несется под бешеный стук копыт
К шайтану поводья, шамширы пластают воздух!
Ты сам с этим небом и этой землею навеки слит,
Слава Аллаху, навечно убить тебя – несерьезно…
Пусть ветры вздыхают и прячутся змеи в норе,
В арабском есть слово "смерть", но нет "измена".
Римские когорты или хваленые британские каре —
Примет пустыня, всеядная и терпеливая, как гиена.
Ты же, сплюнув в салфетку чернеющий крови ком.
Почувствуешь сладкую слабость и удовлетворение.
Глотнешь кофе, одобрительно прицокивая языком,
Начнешь новую жизнь, как новое стихотворение…
«Мой ангел в погонах, замотан и груб…»
Мой ангел в погонах, замотан и груб.
Тяжелые веки, блуждающий взгляд.
Упрямая складка ложится у губ.
Он хочет вернуться на небо назад.
В далекие кущи, где град золотой,
Где воды хрустальны, где небо поет.
Ему там привычней, он все-таки свой.
Но ангелам воли никто не дает.
Мой ангел в папахе, из черной овцы.
Седая щетина, небритый три дня.
И мы с ним похожи, хоть не близнецы.
Я так же как он, ненавижу меня.
А он обречен за двоих огребать,
За мною, по ходу, идти до конца
Но он помогает мне на ноги встать.
Он порох и кровь мне смывает с лица.
Мой ангел в мундире далеких времен,
А если соврет, то всего ничего.
Он рубит наотмашь, он пьет самогон,
И тут уже я защищаю его.
От божьего гнева, гремящего ввысь,
Но этому ангелу все нипочем!
Когда на расстреле нас ставят вдвоем,
Он тихо на ухо шепнет – улыбнись!
А я его
молча
закрою плечом…
«Любимая…»
Любимая…
Рахиль читает письмо и плачет.
Она знает, кругом война, а ее Иван ушел в казаки.
Бездымная
Встает заря, никому ничего не знача,
И как отыскать в уходящей луне волшебные знаки
Пророчеств.
Так много метаний, религий и вер.
Твоему маленькому сердцу трудно вместить все их.
Без отчеств,
Имен, фамилий, крестьянин ли, офицер,
Знает, есть черное время боли, чистое время смеху.
Еще любви!
Впрочем, ей любое время к лицу.
Ее не волнуют даты, народы, запреты или вопросы.
Храм на крови,
Книга, не устремляющаяся к концу,
Горящие под солнцем Израиля тихие русские росы.
У губ твоих,
Конь мой склонен и поводья дрожат в руке.
Лишь мой поцелуй горделиво опустит тебя на колени.
Кроткий стих,
Как выстрел шальной, услышанный вдалеке.
Это только наша, а не их земля, с Кубани и до Тюмени!
Рахиль моя…
Вдох мой/выдох, меж ними проходит жизнь.
Целую ладони твои, крещусь на иконы, беру шашку.
Прости меня,
Уходят в былое сны и напевы тризн.
Страница 6