Зеленые тетради. Записные книжки 1950–1990-х - стр. 12

– Братцы, – крикнул он, – утром ко мне мать в гости придет. Слышите? Мать.

– Ну и что же? Придет и уйдет.

– Братцы, я вас Богом молю… Вы только молчите… дело нехитрое, молчите, и только, а я уж сам… Вы только молчите… Прошу вас… Можете вы для меня помолчать?

– Коля, ну что ты… Ну, помолчим. Эка трудность… Чего для друга не сделаешь…

– Ну, я вас прошу, я вас умоляю…

– Да что умолять-то? Сказал значит, все.

Но тем не менее несколько раз за эту ночь он нервно упрашивал:

– Ну, очень, ну, я вас очень прошу. Ну, помолчите вы ради Христа… Ради меня… Ну, помолчите… Всего и делов-то… Ну, если так надо…

– Да, Коля… да что с тобой… Да ради тебя… Да мы и не то… Не сомневайся.

– Братцы… дружочки… мама… Поймите.

– Да поняли. Чего ж не понять?

– Так поклянитесь.

– Коля, клянемся! Вот тебе крест! Ну, с Богом, поехали…

Все время Радин нервно прислушивался – идет ли? Вот наконец – шаги!

– Братцы! Она! Братцы, родные, я вас просил… Вы поклялись!

– Конечно. Клялись. Кто ж отрицает?

– Только молчите! И – все. Ни гугу!

Стук. В комнату входит очень опрятная, хрупкая, древняя старушка.

– Здравствуй, мамочка!

– Здравствуй, Коленька. Очень рада тебя увидеть. Да ты, мой друг, кажется, не один.

– Только что, мамочка, мы воротились с ночной репетиции. Вот и решили выпить по чашечке кофе. Устали.

– Рада, Коленька, видеть твоих товарищей. Очень устали?

– Устали, мамочка. Вот и решили – по чашечке кофе… В этом ведь, право, худого нет?

– Да, но уставшему человеку, может быть, и несколько вредно, несколько возбуждает нервы. Тебе бы не мешало соснуть.

– Так мы и сделаем… Всенепременно… мамочка, я так рад тебя видеть…

Артист Коновалов (лет через двадцать он прославится ролью Антона Ивановича в фильме «Антон Иванович сердится») внезапно бросился на колени, смачно причмокнул кончики пальцев и завопил простуженным басом:

– Мамуся!!

Радин – в полном отчаянье, горько, убито махнув рукой:

– Все пропало! К е…ной матери!

Заняв высокое положение, допущенный в круг вершителей судеб, он все улыбался, даже без повода – стало ясно, как неистребимо, как прочно он ощущает неполноценность.

Политику уподобляют шахматам. Но это весьма опасные шахматы с весьма своеобразными правилами. Можно увидеть занятную партию – фигуры играют игроками.

Эволюция образа любимой девушки в песне. Было: «Ты постой, постой, красавица моя, Дай мне наглядеться, радость, на тебя».

Стало: «Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет…»

В нашей исполинской империи вся метрополия с гулькин нос и называется – Старая площадь.

Характерные стихи Элизабет Дженнингс «Предостережение» в моем несовершенном переводе: