Зеленое платье Надежды - стр. 21

– Чего же тут хорошего?

– Он проявляет заботу. А что ещё нужно женщине? Собственно говоря, мы терпим мужиков и их выкрутасы только ради этого, чтобы добиться от них заботы. А ты, дурёха, получаешь это безо всяких усилий.

– Мне не нужна такая забота, она меня обижает. Мне нужна любовь.

Вика горестно улыбнулась, вспомнив свои иллюзии по этому поводу.

– Хорошо, если тебе повезёт найти эту самую настоящую любовь. Хоть, потом расскажешь. Ты ведь расскажешь? Поделишься со своей непутёвой подругой?

– Вик, ты меня иногда пугаешь, как-будто ты на себе крест поставила. Мы ведь ровесницы, ты забыла? У тебя тоже всё ещё может быть.

– Это вряд ли. И зависит это не от возраста, а от способности воспринять это чувство с открытой душой. Я уже растратила весь свой запас, а на этом месте вырос здравый толстокожий цинизм, который не позволяет мне видеть розового цвета, даже если он есть.

Надя искренне пожалела подругу, но помочь ей ничем не могла, поэтому отказывалась принять очевидное.

– Викуся, всё ещё будет. Как в песне поётся: южный ветер ещё подует. Поверь мне. Я верю в чудеса.

– Вот именно в этом и состоит главное различие между нами.

До грациозного фламинго было ещё далеко, но прогресс был налицо, Надежда в полной мере влилась в съёмочный процесс. Вокруг по прежнему сновали люди туда-сюда, кто-то распекал кого-то за «косяки» в работе, но это уже не отвлекало как раньше. Она приспособилась к суете и влилась в творческий хаос, она ощущала себя маленькой рыбкой-клоуном, смело снующей среди ядовитых щупалец актинии. Во время рабочих обсуждений на съёмочной площадке, ей приходилось часто прикидываться тенью и внимательно прислушиваться к разговорам режиссёрской группы, для того, чтобы «подстелить соломки» и уберечь себя от досадных ошибок. И теперь, уже она меняла номера сцен на хлопушке до того, как ей об этом скажут, а монтажные карточки заполняла во время перестановки камеры и света.

В редкие минуты затишья, когда внутреннее напряжение ослабевало, Надя любила притаиться в полумраке павильона и издалека наблюдать за людьми, как они двигаются, как говорят и что говорят, она чувствовала себя зрителем неведомой пьесы про кино. Жаль у неё не было возможности увидеть себя со стороны, как она ведёт себя в глазах других. Когда она смотрела съёмочный материал, на себя с хлопушкой в руках, это было ужасно, в каждой мышце, в расширенных глазах чувствовалось напряжение и желание убежать поскорее. А голос, это была полная катастрофа, какой-то комариный писк с надрывом. Поэтому ей бы хотелось посмотреть на себя чужими глазами, возможно, когда она не стоит перед объективом камеры, она более естественно себя ведёт и в чьих-то глазах выглядит более симпатичной.