Зелёная миля - стр. 27
– Доктор Харвестром хочет, чтобы она легла на обследование в больницу Индианолы, – продолжал Мурс. – Там ей могут сделать рентген головы и еще Бог знает что. Мелинда испугана до смерти. – Он помолчал. – По правде говоря, я тоже.
– Да, но тебе надо уговорить ее. И не тяни. Если они увидят что-то на рентгеновском снимке, то, возможно, смогут ей помочь.
– Да, – согласился он, и тут на мгновение (в первый и последний раз за эту встречу) наши взгляды встретились. Мы поняли друг друга без слов. Да, слабость в руке мог вызвать удар. Но в ее мозгу могла расти и опухоль, а в этом случае шансы Мелинды получить помощь от врачей Индианолы приближались к нулю. Помните, шел тридцать второй год, когда человеку, подхватившему обычную урологическую инфекцию, предоставлялся выбор: глотать сульфамидные таблетки и блевать или страдать в ожидании того, что «все само рассосется».
– Благодарю тебя за заботу, Пол. А теперь давай поговорим о Перси Уэтморе.
Я застонал и прикрыл глаза рукой.
– Сегодня утром мне позвонили из столицы штата. – Начальник тюрьмы тяжело вздохнул. – Голос на том конце провода звучал сердито. Полагаю, ты меня понимаешь. Пол, губернатор прислушивается к голосу своей жены. А у брата жены есть единственный ребенок. И зовут этого ребенка Перси Уэтмор. Вчера вечером Перси позвонил папочке, а папочка тут же перезвонил тетушке Перси. Нужно ли мне продолжать?
– Нет. Перси наябедничал. В школе такие вот маменькины сынки точно так же говорят учительнице, что Джек и Джилл обжимались в раздевалке.
– Да, ты прав, – кивнул Мурс.
– Знаешь, что произошло между Перси и Делакруа, когда последнего привезли к нам? Перси отметелил его своей паршивой дубинкой.
– Да, но…
– И нет у него большей радости, чем провести дубинкой по прутьям решетки. Он злобен, он глуп, и я не знаю, сколько еще смогу его терпеть. Говорю как на духу.
Мы проработали бок о бок пять лет. Достаточное время для двух мужчин, чтобы притереться друг к другу, если работа у них особая: отбирать у людей жизнь, выдавая взамен смерть. Я упоминаю об этом лишь для того, чтобы у вас не оставалось никаких сомнений: он прекрасно меня понял. Подать заявление об уходе я не мог: за стенами тюрьмы, как опасный преступник, кружила Великая депрессия, и ее в отличие от наших подопечных никак не удавалось загнать в клетку. Конечно, я мог считать себя счастливчиком. Дети выросли, за дом мы расплатились два года назад, после чего с моих плеч словно свалилась двухсотфунтовая глыба. Но человек должен есть, как должна есть и его жена. Опять же мы посылали нашей дочери и ее мужу по двадцать баксов, когда могли себе это позволить (иной раз посылали и когда не могли, если письма Джейн кричали отчаянием). Муж Джейн был безработным учителем, и говорить о том, что он найдет другое место, не приходилось. Поэтому с такой работы, как у меня, гарантирующей еженедельный чек, не уходили… во всяком случае по здравом размышлении… Но мог ли я размышлять здраво? Жара стояла несусветная, изнутри меня еще подогревала урологическая инфекция. Когда человек в таком состоянии, его кулаки могут действовать по собственной воле. А если хоть раз ударить человека со связями, такого как Перси, можно спокойно бить его и дальше, потому что пути назад нет: семь бед – один ответ.