Зеленая гелевая ручка - стр. 20
– Не за что, и смотри, будь внимательнее, а то теряешь каждую неделю по одной, – упрекнула она меня, подмигивая и показывая язык, так что разозлиться на нее было просто невозможно.
– Я же не виноват, что у меня их таскают! – запротестовал я. – И потом, эта была моя личная. Я ее из дома принес.
Сара… Сколько лет вместе! Помню, будто это было вчера, тот день, когда она появилась в нашей компании, вошла в наши жизни. Она прошла мимо нас в своем темном деловом костюме, с черной копной волос, оставив после себя шлейф карамельного аромата. Я видел (я следил за ней взглядом), как она вошла в кабинет бывшего начальника отдела кадров, а мы все так и продолжали смотреть ей вслед.
Через полчаса они вышли и направились к нам.
– Всем доброе утро! Это Сара, и теперь она будет частью вашей группы программирования, – сказал нам бывший начальник отдела кадров.
– Очень приятно, – я представился первым. – Я отвечаю за работу этого отдела, так что добро пожаловать, – пробормотал я, протягивая ей слегка вспотевшую руку.
– Взаимно, – ответила она, стараясь изобразить на лице улыбку, которая у нее так и не получилась. Что-то ей помешало.
Сара была и, конечно, остается красивой женщиной: высокая, худощавого телосложения, с гладкими густыми волосами, спускающимися до плеч, и траурно-зелеными глазами, которые в то время пытались скрыть тайну. Я дал ей на вид лет тридцать, причем не столько из-за ее внешности, сколько по каким-то другим причинам. С самого начала я разглядел, что эта белокожая от природы красавица жила в плену печали.
В тот день мы говорили о многих вещах, пустяковых мелочах, которые сейчас даже не вспомню. Что я точно помню, так это энтузиазм, с которым она начинала каждую фразу, и который угасал окончательно на самом последнем слове. Я помню женщину, которая говорила так, будто пережила уже все, и, что еще хуже, будто больше ей ничего от жизни не осталось. Мне подумалось, что эта женщина потеряла что-то важное в жизни. Позже я понял, что потеряла слишком многое.
Прошло довольно много времени, прежде чем она собралась с силами и, прежде всего, с духом, чтобы открыться передо мной. И именно в этом откровении я, случайный гость ее жизни, не способный ничем помочь, узнал, что боль может стереть любую улыбку с лица, выжечь внутри любую радость.
Я догадывался, что ее что-то мучит, но ни на что не намекал, не спрашивал ее, откуда эти мешки под глазами, откуда это унылое выражение лица по утрам, отражающее что-то большее, чем просто бессонную ночь.
Я никогда не предлагал помощи, просто не осмеливался. Это, несомненно, подорвало бы и без того хрупкое ее доверие. Она бы убедилась в собственной неспособности маскировать под улыбкой и макияжем ту боль, что скрывала внутри. Она могла бы принять мою помощь за милостыню, заботу – за жалость. Все это создало бы между нами непробиваемую стену.