Здесь водятся комары! ОптиМистические трагедии - стр. 6
Лада умерла! Ла-да-у-мер-ла. Ты понимаешь, ее больше нет. И не будет. Никогда. Хоть ты тресни. Все. Конец. Финиш. Финита ля комедия. Гасите свет, тушите свечи… А может не умерла? А может… А… Господи, как я сразу не подумал об этом. Она убила себя! У-б-и-л-а… из-за тебя, Беркутов, из-за тебя. Боже, какой я дурак! Какой я дурак! Как я сразу не понял. Еще вчера, когда мы расставались. Влюбленная девчонка! Дура безмозглая! Из-за того, что я не захотел… Взяла и нажралась снотворного. И кранты. Впрочем, снотворного у нее не было. И вообще, она спала как пришибленная… Болван ты, Беркутов! Витька сказал же… порок сердца. Тут ты не виноват. Тут мама с папой напортачили. Я слышал: если у человека порок сердца, то умереть он может в любую минуту. Так что я здесь ни при чем. Ни-при-чем… А при чем здесь вообще все это. Она умерла и это главное. Ей уже не поможешь. Может, там ей будет лучше, может, там у нее будет нормальный мужик, любящий. Не то, что я. А я, что, ее не любил? Любил. Любящий, в том смысле, что не женатый. Все-таки, если разобраться, в ее смерти есть и моя вина. Можно себя не успокаивать. Может, не было бы вчерашнего разговора, и все было бы по-другому. Иначе. Не было бы меня, все было бы иначе. Наверное. Скорее всего. На-вер-ня-ка. Ну что делать? Все мы смертны. И я когда-нибудь…
– Сереж, можно я хоть посуду домою? Я понимаю, что у тебя что-то произошло. И ты не хочешь, я надеюсь пока, мне рассказать, но тарелки засохнут. Марина стояла передо мной, держа в руках резиновые перчатки, сердито глядя мне в глаза.
– Мой, практичная ты моя, – медленно произнес я, беря со стола трубку телефона и задумчиво набирая Таськин номер.
– Просто у нас сотрудница умерла. Молодая
– Извини, я не поняла… – проговорила она виновато, немного расстраиваясь – Я понимаю… Алло, Тася, Витю позови! – Марина грустно опустила глаза и подошла к раковине. Я вы шел в комнату. Спустя минуту из кухни послышался гул набирающейся воды и бряцание тарелок. Посуда должна быть вымытой… Кстати, надо смыть Пашкину кровь с радиотелефона.
Похороны состоялись завтра, на Южном кладбище. Витькина «девятка», обиженно ревя двигателем, пробиралась по густой жиже из глины и снега, вслед за обшарпанным «пазиком», в котором находился гроб с телом Лады, по одной из аллей кладбища. В наше смутное время экономических перемен и духовного возрождения полагается отпевать покойника в церкви. Но Ладу от певать не стали. Ее отец – академик, доктор каких-то там физико-математических наук, погибший много лет назад при аварии где-то учебном атомном реакторе, не стал крестить дочь по двум причинам: во-первых, он был убежденным атеистом, а во-вторых, мать Лады умерла при родах, что, по его мнению, и доказывало отсутствие Бога. Похоронный «ПАЗик», тире, катафалк свернул и въехал на окраину участка, где должна была лежать Лада. «Девятка», продолжая обиженно огрызаться на своих пассажиров, вползла за ним. Я, Витька и Тася, хлопая дверцами, вышли из машины, с опаской вдыхая кладбищенский воздух, окидывая взглядом неуютный ландшафт, уставленный бесконечными рядами крестов и обелисков, облысевшими деревьями, воздевающими вверх голые, корявые руки, усиженные копошившимися стайками ворон; и авангардного вида шаром аэрорадиостанции на горизонте. Неизвестно почему не падая, над нами проплыла огромная темная туша самолета, идущего на посадку в близлежащий Пулковский аэропорт. Когда-то я был на городской свалке мусора. Пустота, никчемность и запустение. Что-то похожее я видел сейчас. Так оно и есть. Свалка людей на окраине миров. Грустно и тоскливо.