Завтра были девяностые - стр. 4
Иногда, если будущий заказчик был нетерпелив и успевал поинтересоваться о человеке в чёрном костюме и тёмных очках у киоскёрш, удавалось сэкономить двадцать пять копеек. Однако в этот раз Галина Петровна, знающая в лицо, по её личным подсчётам, около тридцати тысяч жителей города, скорчив удивлённо-отрицающую гримасу, покачала головой и потянулась за «Вестником».
Земля сквозь вихри рассеянной материи мчалась вокруг Солнца, заботливо погружая в его лучи квадратные километры смердящей шкуры. Кооперированные, стандартизированные и типизированные социальной формой движения материи бежали, толкая друг друга хрупкими скорлупками личных интересов, тысячи уплотнений механизма социальных связей, и тысячи комочков сознания, поражённого всеобщей коллективизацией, ласкали массово внушённые провоцирующие образы и идолы потребления, окрашенные нереализуемостью лелеемых притязаний.
И это почти непрерывное и неизбежное общение их между собой, называемое социальной жизнью, мелкими, но резкими взаимокасаниями душ и воль гонит их в нивелирующие оковы общественной системы, на орбиту стадного единения-приспособленчества. И отторгнутые за ненадобностью человеческие сущности скулящей мелодией мыслей и чувств реют над скоплениями людей, возмущая – в форме обратной связи – частицы материи атмосферы.
А брызги напряжённой материи – в свою очередь – метеоритным дождём обрушиваются на биосоциальную сферу, нарушая, в частности, состояние бдительного равновесия Арсова, который отнюдь не являлся дробящим поток валуном, а скорее – лишь относительно неподвижной временно занесённой в заводь щепкой.
Арсов вынул из кармана кость – чёрный белоглазый кубик, подбросил… Аккуратно разжал кулак – пятёрка. И неосознанно оглянулся. В трёх с половиной метрах позади него стоял крупноголовый и объёмистый темнобородый тридцатилетний мужчина, в джемпере и варёных брюках, но при галстуке и пупырчатой папке.
– Прошу прошения, вы Шварцборд? Я не обознался? – голосом, не соответствующим комплекции, вежливо-жиденьким, как тотчас же классифицировал его «Шварцборд», заговорил мужчина.
Арсов опустил взгляд. И удовлетворённо отметил, что интеллектуало-амбал стоит в позе взволнованно-робкого ожидания, сместив центр тяжести тела на носки туфлей. Уже ставшее привычным раздражение («полжизни без кличек – и на тебе»), полыхнув, рассосалось, раздробленное импульсом подогретого самолюбия.
Арсов понимал, что затянувшаяся пауза на фоне его, вероятно, ледяного взгляда и официального антуража тела грозит напряжением обстановки. Материальная основа накопления чего-то отрицательного, символизации не поддающегося, но требующего немедленного устранения, Арсову была не известна, и потому состояния спокойствия души он мог достичь единственным способом – усилием воли выступить за пределы чувственного мира, в мир реальных отношений двух реальных людей.