Завтра были девяностые - стр. 34

– Уважаемые коллеги! Вы не возражаете против подобного обращения к вам? Уважаемые коллеги, мы с вами не должны забывать положение о диалектическом отрицании как отрицании с удержанием всего положительного, имеющегося в отторгаемом…

– Да кончай ты, Макс! – попробовал, не очень решительно, перебить Бегунок.

– Минутку! Не должны забывать, и потому я прошу вас пройти в туалет и приобщить к протоколу… Где ваши понятые-то? Приобщить прилипшую к унитазу бумажку. На всякий случай. А то мало ли что. Вы, конечно, заметили, что в унитазе кто-то сжёг обрывки бумаги. Но вы, очевидно, не обратили внимания, что один клочок не сгорел – остался. – Арсов готов был признать разговор оконченным, однако заметив, что Бегунок и Сялова продолжают пародировать придорожные столбики, вернулся к своему предложению: – Алексей, возьми это на себя, не побрезгуй. Приклеился он очень удачно, поэтому вряд ли его кто-нибудь сумел осквернить. Разве что члены следственной группы.

Произнеся заключительные слова, Арсов посмотрел на Бегунка. От перемещения взгляда на Сялову он удержался, однако Сялова, тем не менее, глаза опустила.

И последовало приобщение к протоколу осмотра места происшествия обрывка, судя по всему, листка записной книжки. Это была правая его часть, длиной десять сантиметров, а шириной вверху около трёх сантиметров, внизу – один сантиметр. В записях, произведённых пастой синего цвета, почерком, схожим с написанием слова «прокурору», уловить какой-либо смысл не представлялось возможным. Имелись неполные слова, окончания слов и всего лишь несколько слов полных. Было ясно, что строчки – разной длины. Поэтому некоторые строчки обрывка были пусты. Вверху имелось неполное слово «…мунизма», ниже через две клетки – «штаны», ещё через одну – «…терел», вновь через две – «флюиды» и через две клетки – «Я», заключенное в кавычки. Что могло связывать слова «штаны», «флюиды» и «Я», взятое в кавычки? Да ещё что-то там коммунизма в первой строчке (ничего иного в голову не приходило).

Ряды могил начинались в трёх десятках метров за забором кладбища. Справа, у первого ряда, шевелилось несколько десятков человек, однако Арсов и глаз не повернул в сторону мраморно-бетонных сооружений. Он знал: хоронить здесь Зудитова не могли – не для него была оставлена эта полоска земли. Нужно идти дальше, скорее всего – в самый конец этой жалкой овeществлённой дани ориентации людей на достижение бессмертия во славе. Сквозь мерзость запустения, неизбежную, пожалуй, и нормальную, сквозь угнетающие воздействия неумелых могильных цветников, наступая на узлы пространственно-временных координат и погружаясь в зону эмоциональных отношений с усопшими, в сферу личных взаимоотношений со смертью, – не неизбежностью возможной и не возможностью неизбежной, а – неизбежностью.