Завтра были девяностые - стр. 30
– Теперь понимаю, Ирина Степановна, что беседа с вами будет очень полезна. Полезней, чем мог предположить, – сказал Арсов и предложил: – Расскажите ещё что-нибудь о Зудитове. Что он был за человек? Чем жил? Как относился к друзьям? Как относился к женщинам, к родственникам и просто знакомым?
– Да ко всем относился как обиженный ребёнок, жалкий и беззащитный. Правда, скрывал это. Но всё равно у него был такой вид, словно пятнадцать лет – в одной квартире с тёщей. Знаете, он из тех, кто всю жизнь хотят чего-то доказать. Которые верят, что во всех заложено поровну, что всего можно достичь. Только бы подножки не ставили. И всё рвался в заповедники для привилегированных. А ему бы – тренироваться, простите, в самодисциплине и самоограничении, вырабатывать скромненькие потребности и радоваться солнышку да зелёной травке.
– Что, например, он хотел доказать?
– Да взять что угодно! – Зелинка пошарила вокруг себя взглядом. – В магазине нахамили – подайте жалобную книгу. Мы же не можем мириться с oбщей очередью. Это нас унижает. Пусть – очередь, но – не общая. И, конечно, жильё! Он говорил, что убьёт Обобурова. Проще простого – кричать: реализуйте моё право на жилище! Другие на стройки идут или в сантехники за жильём, в начальники лезут или в постель к начальникам, а таким, как он, просто – за красивые глазки. А тут eщё машина замаячила, приняла реальные очертания, а потом пропала. Это его вообще взбесило.
– Неужели был способен убить Обобурова?
– Обобурова? Вряд ли. Припадки презрения и ненависти, естественно, испытывал, но подсознательно он признавал превосходство Обобурова и им подобных.
– Почему так думаете?
– Однажды он при мне просил закурить у встречных. К молодому мужику чиновничьего вида он обратился на «вы» и начал с «извините», а к мужику в возрасте, но пролетарского вида – на «ты»: «Закурить, мол, не дашь?»
Apcову было грустно, ему вовсе не хотелось щекотать в мозгу Зелинки зону отрицательных эмоций, задавая крутившиеся у гортани вопросы. Однако несколько вопросов он всё-таки не мог не задать. Их следовало задать именно сейчас, хотя Арсов и понимал, что ответы на них он получит позднее.
Человек не может не выбирать. И в этом смысле он обречён на свободу. Если бы это действительно было так! Но Сартр не прав. Мир символов и логики овеществлён и признан миром реальности. Эмоциональные реакции завёрнуты в кокон внешних задержек. Поведение людей ритуализировано. Животных заключают в зоопарки и распинают на аренах цирков.
И никто не знает, когда засмеяться, чтобы повысить содержание адреналина, а когда заплакать, чтобы вывести токсины из организма.