Заводная и другие (сборник) - стр. 68
Джайди листает другие газеты, прикрепленные к стенду, и в «Бангкок морнинг пост» находит еще один свой снимок: он, тогда еще участник боев по муай-тай, хохочет после очередного поединка на Лумпини.
– Вот эта ребятам понравится.
Потом читает статью: министр Аккарат кипит от злости, а в министерстве торговли Джайди называют вандалом. Удивительно, что не предателем или террористом. Такая сдержанность только подчеркивает их бессилие.
Не сдержав улыбки, он показывает страницу Канье.
– А хорошо мы их зацепили.
Та по-прежнему и ухом не ведет.
Чтобы не замечать ее дурное настроение, нужна некоторая привычка. Поначалу он думал, что Канья просто глупа – это вечно бесстрастное выражение лица, это полное безразличие к шуткам. Казалось, у нее начисто отсутствует тот орган, который, как глаза на свет или нос на запахи, должен реагировать хотя бы на самый очевидный повод для санука.
– Пора назад в министерство, – говорит она и смотрит на снующие по клонгу суда – ищет новую цель.
Джайди отдает газетчику деньги. В этот момент мимо проплывает речное такси.
Канья делает знак рукой – судно подходит ближе. Маховое колесо протяжно гудит от накопленной энергии, кильватерные волны плещут о набережную. Половину корабля занимают огромные пружины. Богатые китайцы – чаочжоуские бизнесмены – теснятся на крытом носу, как утки, которых везут на забой.
Канья с Джайди запрыгивают на бортик снаружи пассажирской палубы. Девочка, которая продает билеты, берет у спустившегося следом человека тридцать батов, а двух белых кителей даже не замечает. Как и они – ее. Джайди, схватившись за леер, подставляет ветру лицо. Такси отчаливает и полным ходом идет в центр города, лавируя между весельными плоскодонками и лонгтейлами[40]. Мимо мелькают кварталы лавочек и ветхих домишек с развешенными на солнце яркими пятнами саронгов, пасинов и кофт, женщины окунают в бурую воду клонга длинные черные волосы.
Судно резко сбрасывает обороты. Канья вытягивает шею.
– В чем дело?
Прямо по курсу, перегородив почти весь канал, лежит дерево. Около единственного узкого прохода теснятся лодки.
– Бодхи[41]. – Джайди смотрит по сторонам, запоминая ориентиры. – Надо будет монахам сказать – кроме них, убирать его никто не станет и на дрова, чтобы не накликать беду, не возьмет, хотя топлива не хватает.
Их речное такси стоит, покачиваясь на волнах, среди целой флотилии суденышек, которые пытаются пролезть в узкую протоку между берегом и кроной священного дерева.
Джайди, нетерпеливо кашлянув, достает значок министерства и кричит:
– Дорогу, друзья! Государственное дело! Дорогу!