Зависимость и манипуляция. Роспись - стр. 9
– социализации,
– уверенности
– решимости
– таланта
– финансов
– смелости
– веры в себя
В общем – это все те ресурсы, к которым был перекрыт кислород в детстве жертвы. Но есть и хорошая новость: устраивая ловушку для жертвы, манипулятор и сам попадает в нее. Создавая для жертвы иллюзорный мир, манипулятор сам начинает попадать в эту паутину и через некоторое время отношения заходят в тупик – иллюзорная реальность становится все более тесной и душной.
Агрессии становится все больше и больше, не имея возможности получать поток жизни помимо манипулятора, жертва выставляет все претензии по всем своим дискомфортом к манипулятору, как если бы жертва была младенцем, а манипулятор его матерью.
То, что вначале устраивало обоих, становится ненавистным. Однако связи рвать больно. Приучая к себе жертву, манипулятор приучает к ней и себя. У них есть общее счастье, общие победы, общая досада, общая злость, общая боль. В своем замечательном фильме режиссер Лилиана Кавани, в метафорической форме (отношения фашиста из концлагеря и его жертвы после войны), описывает все стадии развития отношений манипулятора и жертвы.
У манипулятора есть власть, у жертвы есть беспомощность. Они меняются своей болью. Он сливает на жертву напряжение ответственности, она терпит насилие ради гарантии стабильности. Но однажды боль становится слишком много. И она уже не канализируется. Манипулятору нужна новая свежая жертва, которая еще только ищет того, кто готов поменять на ее боль свою ответственность за описание мира жертвы, за ее смысл жизни.
Жертва всегда попадает в плен манипулятора в состоянии краха, какого-то дна, из которого она не может выбраться сама.
Роспись. Глава 3
– Да.. у нас случился секс, – сказала Анна. – Это было наваждение. Я, правда, ничего такого не собиралась. Но Гарик подошел ко мне, протянул руки, даже еще не коснулся, но я взлетела, окутанная облаком, похожим и на сахарную вату, и на то, как ты падаешь во сне – и легко, и страшно. Как будто летишь на скорости, и теплый ветер ласкает твои щеки.
– Девушку долго никто не обнимал? – спросила я.
– Еще бы! – улыбнулась Анна. – Девушку все пытались просто трахнуть, и девушка бегала от секса, как от огня. Девушка сжалась вся в кулачок и смотрела на мир из танка.
– Как у мамы на ручках?
– Не-е-ет, – у мамы не было таких ручек. – Как на волнах теплого моря. Мне кажется, что я тогда первый раз в жизни испытала состояние нормального честного младенчества. Я была за это благодарна и… готова на многое.
– А чего он хотел? Потом-то ты поняла?
– Да. Потом я поняла, – сказала Анна не без цинизма, мгновенно повзрослев обратно. Но тогда он сказал, что хочет мне помочь. Что я – гениальный художник и достойна хорошей карьеры, что он будет меня продвигать. Мне нужен был кто-то, кто в меня верил бы. Когда я звонила маме, надеясь, что она мне просто скажет, что верит в меня, она начинала ныть и уговаривать меня вернуться в Челябинск, откуда я с таким трудом убежала.