Завидное чувство Веры Стениной - стр. 53
Как давно это было – два или даже три года назад? Не имеет значения, ведь теперь Вера мечтала о дочке.
С Герой они встречались уже несколько месяцев, он даже снимал её ню. «А где у тебя эта ню?» – веселилась Копипаста. Гера долго колдовал над снимком, вмонтировал в спину два больших крыла – к сожалению, чёрных.
Раньше Вера пренебрежительно относилась к фотографии и не считала её искусством. Фотограф не создаёт сюжет, а присваивает его. Да, нужен взгляд. Да, надо заполнить кадр по максимуму. Но это – техника или, так уж и быть, ремесло. Так считала Вера прежних времён, но теперь она думала по-другому. Странные работы Геры, которые она бегло смотрела тем утром, при тщательном изучении увиделись иначе – он дарил каждой женщине новую судьбу и другую историю. А это уже искусство.
Естественно, Стенину интересовало, кем были Герины модели – брюнетка с локоном на шее и худышка неопределённой масти? Но фотограф не стал рассказывать, отмахнулся. По утрам он бывал всё так же раздражителен, часами лежал в кровати под мрачным, похожим на ружейное дуло, взглядом Шварценеггера. А потом оттаивал, принимал жизнь заново – каждый день.
– У тебя одна рука всегда холодная, а другая – горячая, – заметил однажды Гера. Была сладкая, как халва, и такая же серая ночь. Луна пряталась за тучами. Вера вдруг выпалила:
– А ещё я жду ребёнка.
Гера шлепком включил свет – так некоторые медсёстры ставят уколы. Шварцнеггер болезненно сморщился от яркой вспышки, а Вера и вовсе ослепла на мгновение.
– Какого ещё ребёнка?
Без привычных очков лицо Геры выглядело голым, неловко смотреть.
– Обыкновенного. Девочку.
– Но ты же предохранялась?
Вера действительно предохранялась – мамина знакомая врачиха прописала ей марвелон в таблетках. Она бросила пить таблетки в тот день, когда у Юльки родилась Евгения. Это было всего лишь совпадение – Вере показалось, что от таблеток она стала тяжелеть в самых важных местах. Особенно огорчали бёдра – когда Вера садилась, они некрасиво расплющивались, а вот у проклятой Копипасты оставались стройными и длинными, как французские багеты.
Гера нашёл очки на полу, криво нацепил их и гневно смотрел на Стенину. Шварценеггеру, тому вообще было некуда глаза деть, была бы его воля – покинул бы этот флэт с его драмой.
Вера изучала засаленные пятна на обоях – причудливые, как облака. Вон то, слева от Шварца, напоминает Австралию. Рядом – слон с рифлёным, как шланг пылесоса, хоботом. Внутри Веры, там, где вовсю шло строительство маленькой девочки – ручки, глазки, ножки, – всё окаменело и умолкло. Услышать хотя бы шевеление зависти, её привычные взмахи крыльями, шёпот…