Завещание 2. Регина - стр. 8
Он обладал яркой харизмой и экзотической внешностью. Он был красив! Настоящей мужской красотой. Его черные раскосые глаза своим взглядом пронзили не одно женское сердце, оставаясь к ним ко всем совершенно равнодушными. Высокий, атлетически сложенный, с копной черных густых волос. Он был похож на звезду японского кинематографа, что-то забывшего в нашем захолустье. И я знала что. Мою маму!
Рядом с ней он казался отвесной скалой, ведь своим малюсеньким ростом я пошла, скорее всего, в нее. Когда мама стояла рядом с дядей Килимом, то доставала ему максимум до груди, и то, когда была на каблуках. Но это абсолютно не мешало ему смотреть на нее совершенно влюбленными черными глазами, которые в эти моменты становились еще черней. А она будто этого не замечала. Хлопала такими же голубыми, как и у меня, глазками, да короткую прядь русых волос в вечном каре за ухо заправляла. А Килим Ярашевич продолжал все так же смотреть.
Только вот, кто-то вбил в голову моей маме, что чужие дети никому не нужны. Поэтому ухаживания Килима Ярашевича дальше определенной черты не заходили. И это было странно. Даже я, став постарше, удивлялась, как у этого мужчины только терпения хватает. Столько лет любить женщину. Ходить за ней хвостом. Служить, можно сказать, у нее на «посылках». И ничего, кроме благодарности, от нее не получать, причем в виде простого «спасибо». А ведь он не только по работе служил ей верой и правдой, но и дома помогал по хозяйству, как мог: открутить, прикрутить, починить и так далее, и тому подобное. И со мной у него были чудесные отношения. Он и в сад меня водил, и уроки со мной делал, один раз даже с мальчишками из-за меня разбирался. В общем, классный со всех сторон мужик. А мама ему свое «спасибо», милую улыбку и дверь перед носом захлопывает.
Я даже как-то в порыве радостных эмоций задала маме вопрос:
– Мам, а дядя Килим, мой папа?
Вероника Сергеевна Власова лишь вздрогнула от моего вопроса, но потом взяла себя в руки и ответила мне короткое:
– Нет, – на этом разговор на эту тему был окончен раз и навсегда.
А Килим Ярашевич продолжал безответно и удивительно преданно любить мою маму, заботясь о ней и обо мне. И чтобы мама не говорила и как бы себя не вела, он был для меня настоящим отцом. Пусть и, так сказать, приходящим. Но вел он себя, словно действительно был моим папой. Хотя, до обсуждения моего будущего, он, разумеется, допущен не был. Мама решила, что определяться с этим вопросом мы будем вдвоем. Но, так как, я не имела ни малейшего представления, как быть, Вероника Сергеевна взяла на раздумье несколько дней, а по истечении этого срока вынесла свое предложение на нашем маленьком семейном совете: