Затеряный Мир. Перевод Алексея Козлова - стр. 39

Опасения эти стали сразу же оправдываться. Стоило только на подиуме появиться доктору Мелдрому, который и тут не изменил своим извечным пристратиям и появился перед публикой в своём знаменитом цилиндре с чудовищно загнутыми полями, как из зала понеслись громкие крики: «Эй! Где ведро украл? Где он это старьё раздобыл?»

Опомнившись, старикан мгновенно стянул цилиндр головы и засунул его под стул. Едва старый подагрик профессор Вэдлистал ковылять к своему месту, к его величайшему афронту местные приколисты стали толпой осведомляться у него, не болят ли у него пальцы на ногах.

Но ничто не могло сравниться с тем приёмом, который оказала эта шумная банда моему недавнему знакомцу профессору Челленджеру. Чтобы достичь своего места, которое было с самого края в первом ряду, ему довелось преодолеть всю эстраду. Стоило его феноменальной чёрной бороде засветиться в дверях, как вся аудитория взорвалась такими дикими приветственными воплями, что могло показаться, что всё это происходит не в аудитории приличного учебного заведения, а в зоопарке, где содержат опасных хищников. Я улыбнулся – на моих глазах подтверждалась гипотеза Тарпа, гласившая, что там, где появляется Челленджер, там публика начинает бешеную травлю, а студенты кучкуются, но только не затем, чтобы послушать его замечательную лекцию, а сколько затем, чтобы поглазеть на экстремальное диво, слухи о скандальных выходках которого уже давно вышли за пределы Лондона.

Несколько симпатичных смешков раздалось при его появлении в первых рядах, занятых в основном прилично одетой публикой, тут же пробудившийся партер поспешил вторить бесчинствам студенческой молодёжи. Вся остальная человеческая масса встретила Челлнджера оглушительным воем. Это был рёв дикий зверей в зоопарке, к которым спешит служитель с очередной порцией кормёжки. Этот рёв не содержал ни единой ноты уважения или симпатии, но, судя по всему, громкий приём, оказанный профессору Челленджеру, говорил скорее о праздном интересе публики к скандально известной персоне, чем презрение, и скорее выражал простое человеческое любопытство.

Челленджер улыбнулся улыбкой смертельно усталого и всем пресыщенного сноба. Примерно так должен улыбаться человек, на которого катится куча злых тявкающих щенят. Поприветствовав таким образом толпу собравшихся, Челленджер медленно опустился в кресло и, по-орилиному расправив плечи и вальяжно поглаживая бороду, брезгливо прищурился, меря щёлочками глаз заполненный, казалось, до потолка зал.

Приветственный рёв ещё только стихал, когда на эстраду выскочил председательствующий, профессор Рональд Меррей. За ним семенил лектор – некто Уолдрон. Заседание открылось. Можно только надеяться, что профессор Меррей рано или поздно извинит мою критику, если я осмелюсь бросить ему упрёк в том, что является особенностью всех английских лекторов – невнятной, скомканной речью. Это, несомненно, одна из величественнейших загадок нашего века. Итак, отчего те, кому есть что сказать, не заинтересованы в том, чтобы уметь сказать это красиво, благородно или по крайней мере, членораздельно, бог знает. По-моему, это так же дико, как пытаться вылить воду через трубу с закрытым краном, открыть который было бы можно за пол-секунды.