Затаившиеся ящерицы. Новеллы - стр. 7
…И я не встречусь больше со своей Анютинкой – никогда. Даже за порогом конечно-здешнего, убитый грехом уже здесь, протравленный, как семена, и давший плод причудливо-обманчивый – блестящий кожицей, но сладковато-прелый и червивый, я вряд ли увижу её там… Может, только чудом её молитвы и любви, может, чудом надежды – всё равно пока чудом не выгрызенной и до конца не изгнившей – надежды на что? – на то самое чудо нездешнее – на сопутствующую нам изначальней, чем грех, любовь и милость…
О, если бы можно было всё вернуть, что-то исправить… Анютинка моя, никогда не называемая полным именем, незнаемая АН-НА! Маленькая, хрупкая, но имя какое мощное – как и голос… она бы на них крикнула!..
Вот он – Мост сквозь зеркало – рассказ с таким названием я всё хотел написать, присматриваясь к большому мосту на выезде из Бронниц и даже по нему выхаживая… Да сколько тут мостов… Зеркало, мост – те самые, таинственные, но со значеньем символы, только не даётся мне обычный мистицизм, теперь подавно литературщина всё это…
Но вот на миг я заглянул туда.
– …Точно он? Уж сколько…
– Я не с ДСУ! – услышал я их голоса, услышал свой голос, почувствовал боль и страх, с которым, я понял, уже совладал.
– Я журналист! – выкрикнул я в порыве ветра, но несильном, тёпловато-сыром, пахнущим тем, чем пахло в той подворотне.
И дальше твёрже, внутренне уже чуть спокойней, но всё равно с агрессией – как на тех собак: что на ТВ работаю, здесь живу, никакого ДСУ или МТУ я не знаю, и не из Дзержинска я, а если что – меня весь город знает – вас найдут!
Про ТВ, наврал, конечно. Уже настолько стал добропорядочен, даже вежлив, что твой урождённый интеллигент-воспитанник хорошесемейный – самому стыдно. «На дядю фраера собака лаяла!..».
Они чуть ослабили хватку, усомнившись-совещаясь, и я вырвался и отскочил.
Бежать я, однако, не пустился.
Придав некую напускную человечность равнодушно-недобрым бандитским лицам, они откланялись:
– Ты, брат, извини – обознались. Нормально. Если не ты, то ладно…
Я тоже едва не снял, как Д’Артаньян, шляпу. Как только загорелся зелёный, я обычным быстрым шагом погнал к автовокзалу.
Как раз приехала Аня. С ней молча дошёл до дома, стараясь быстрей. На вопросы огрызался и обрывал. Меня чуть отпустило, но ощущение в животе всё ещё ныло, зубы сжимались, потрясывало – хотя уже не физически, а как-то внутренне, метафизически. Она, конечно, сразу заметила, а дома и подавно. «Ты бледный весь!». Я рассказал, но тоже отчуждённо, как будто стараясь, чтоб меня не коснулась её жалость.
«Всё понимаешь, – подумалось мне (а ещё сам собой родился странноватый, какой-то скоморошный образ), – и ослепительно ясно, как прозревший… Но одно с другим не складывается – как лёд и масляный блин горячий».