Затаившиеся ящерицы. Новеллы - стр. 15
– И что же? – тоном следователя сказал я.
– Всё, – улыбнулся он, – я очнулся под мостом у нас под Студенцом, полчаса вылазил оттуда по помойке, репьям и колючкам.
– И ты этим, как я вижу, доволен?
– Да.
– Хорошо, – сказал я без иронии и даже не тоном психиатра, на всё говорящего «олл коррект», а действительно почувствовав какое-то полное умиротворение. – Война, революция, Медный всадник, князь Мышкин, Раскольников, Митя Карамазов – ну да, мой Саша, подсознание человека работает с героическими вещами. Хорошо, когда не страшно. Герой не должен бояться…
Он зевнул.
Был уже пятый час и мы легли спать.
«Как бы он мне глотку не перерезал», – всё-таки мелькнула проклятая мыслишка, и я приподнялся на локтях посмотреть на него.
– Не бойся, – сказал он, будто прочитав мои мысли, – нормальный О. Фертов.
Верю.
Конечно, поутру мы шли не в школу на практику, как подобало, а в ближайшую «рыгаловку» – на автовокзале. Состояние было отвратное. Даже и пить, даже и пива не хотелось – да и опасно – мало ли что… Всё вокруг было если уж не совсем страшным, как вчера, то неустойчивым, подозрительным…
– Вот у Шопенгауэра, – пытался разглагольствовать я, судорожно, но долго подыскивая слова и забегая собеседнику наперёд, – наглядная (в буквальном смысле наглядная!) картинка мира как представления: если все сдохнут, останется только одна какая-то одноглазая калека-букажка, то мир будет существовать, не пожухнет, поскольку ею воспринимается, а уж если выколоть, то всё. По мне, реальность – она как абстрактные узоры на обоях – чтобы увидеть в них смысл (например, зловещий) нужен человек – дядюшка, ау! ищу человека! – да в определённом состоянии – например, с похмелья.
О. Фертов равнодушно хмыкнул.
– У меня так доходило до того, – продолжал неизвестно для кого говоривший оратор, – что я, отливая с будунища в тесном санузле, узрел через клеёнку на стене – посредством не понять откуда возникшего эффекта так называемой 3D-медитации – трёхмерное пространство – ясное, прозрачное и просторное…
– А как лик-то возник! – внезапно оживился и он.
Один раз – как водится, во время похмельной бессонницы – мы смотрели дедов ящичек (у него ещё звука не было), и вдруг на не очень динамичной картинке какого-то фильма я увидел лик – типичный древнерусский Спас – он, естественно, не был явлен по ТВ как таковой, а как бы смутно проступал, как будто выключили телевизор – старый советский рыдван, – и на погасшем экране горят рудиментарные цветные пятна. Я хотел сказать О. Фертову, но не стал его пугать – и так было страшновато. «Видишь?» – сказал он. – «С прямым тонким носом, почти как у тебя», – сказал я, пытаясь даже пошутить, чтобы не помешаться в этот миг рассудком – взгляд был невыносим. – «Да» – сказал он, и вскоре лик растворился.