Заступа: Чернее черного - стр. 17

– Да ладно тебе, кто старое помянет… – обезоруживающе улыбнулся Бучила. – Я, может, мириться пришел.

С Бернадеттой он не виделся год, аккурат с той поганой истории с Варькой, падальщиками и мертвяками, сшитыми из разных кусков.[1] Оскорбленная Лаваль тогда обещалась ужасно отмстить, но что-то у нее не срослось, и графиня просто пропала, о чем Рух нет-нет, а порой и жалел.

– Мириться? – ахнула графиня. – Ты… ты… какой же подлец!

Двери усадьбы вновь отворились, и на свет божий показался плюгавенький седой старикашка в камзоле и парике. Он захлопал глазенками и обеспокоенно спросил тонким надтреснутым голоском:

– Голубушка, что за шум? Кто эти люди?

– Идите уже к себе, Альферий Францевич! – огрызнулась Лаваль. – Не видите, я занята!

– Ваши гости мне не нравятся, милочка, – отозвался старик. – Будут шалить, зовите, уж я с супостатами разберусь!

– Всенепременнейше позову, Альферий Францевич, – заверила Бернадетта. – Ступайте с богом уже!

Старик умилительно покивал и скрылся внутри.

– Дедушка твой? – предположил Рух. – Веселенький.

– Муж, – с вызовом отозвалась Бернадетта.

– Ты разве замужем? – удивился Бучила.

– А ты будто не знал? Я тебе раз двадцать говорила всего.

– Значит, забыл, – признался Рух. – Хороший муж, бодрый такой.

– Издеваешься?

– Сочувствую.

– Пошел вон отсюда, упырь!

– Ну извини, – покаялся Рух. – Давай мириться, Лаваль. Хватит быть букой уже. Мне помощь нужна. У нас тут проблемы, надо спрятаться и переждать.

– Ах, вот чего ты приполз, – фыркнула Бернадетта. – Целый год ни слуху ни духу, а тут здрасьте пожалуйста. Повезло тебе, что почти уж не злюсь.

– Ты добрая.

– Подхалим.

– И красивая.

– Не провоцируй меня.

– Черта можно пну?

– Черта пинать нельзя. – Лаваль погладила Ваську по голове. Рух мог поклясться, что слышит кошачье урчание. – В моем доме пинать кого угодно могу только я. Не бойся, чертушка, этот злобный упырь тебя не обидит. Пошли – покормлю. И ты иди, – кивнула она Прохору. – Слуги проводят в людскую. – Лаваль тяжко, с надрывом вздохнула. – И даже ты, непрощенный упырь, заходи.

В роскошной гостиной, залитой теплом от огромного пылающего камина, рассевшись в мягком обшитом бархатом кресле, потягивая кофий с настоящим французским коньяком и ковыряя столовым ножиком вишневый пирог, Бучила по возможности кратко обрисовал ситуацию, особливо живописуя Васькину непомерную тупость и геройство одного скромного, готового на все ради друга и обманутого этим самым другом несчастного упыря.

– Значит, Шетень, – задумчиво произнесла Лаваль, дослушав рассказ. На коленях графини непринужденно разлеглась крупная черная кошка, не сводящая с Руха пристальный взгляд огромных желтых глазищ.