Заслуженный гамаковод России - стр. 26
«А его выступления? Насосавшись разных напитков он возвращается в стаю: и разве он ползёт в родное гнездо, чтобы тихо и мирно пережить свой позор? – нет, дорогие сородичи, ничего подобного! Он шляется по поселению и смущает честных порядочных крыс – уставших за ночь – сомнительными непонятными разговорами, ведущимися без видимой цели и порядка! Или я ошибаюсь: и у них есть-таки цель, цель коварная и вероломная?»
Если бы не добровольные охранники, снова обнажившие плотные частоколы зубов, то я безусловно загрыз бы сейчас Рыжего: подобного скопления лжи и ненависти я никак не заслуживал и не мог заслужить, и наконец я понял: это был заговор, давно организованный и готовившийся в тайне от всех. Даже Мамзель – судя по всему – удалось провести этим мерзавцам и негодяям: а уж она-то какая любопытная и дотошная крыска!
«Но и это не всё ещё! А ведь от этого эгоиста страдает не только стая – нет! – страдают и самые близкие: ведь где настоящий отец семейства должен находиться днём? Правильно: в гнезде или рядом с ним, оберегая покой любимой подруги и потомства, а также во всём им помогая. Впрочем, что касается потомства: разве при таком образе жизни дождёшься от него настоящих полноценных наследников, будущую надежду и опору стаи?»
Это выглядело уже полным издевательством, причём не только надо мной: Мамзель просто обязана была возмутиться и хотя бы попробовать куснуть наглеца. Однако она молча проглотила всё и даже не поморщилась: мне уже совершенно не нравилось такое положение.
«Ты лжёшь, Рыжий!» – «Ага, вы видите, дорогие соплеменники: ему нечего возразить на все мои обвинения, но ведь – для убедительности – я могу представить и свидетеля!»
Мерзкое сборище заволновалось: они все заоглядывались, пытаясь понять – кто же свидетель? – и тут я похолодел, увидев, как на возвышение рядом с Рыжим забирается моя Мамзель.
Ведь разве я не любил её и не приносил самых вкусных и жирных кусков – которых не видел никто никогда в стае? И кто больше имел возможность пробовать пиво, втайне доставляемое мною из далёкого подвала, что я делал значительно чаще, чем докладывал о том любимым соплеменникам? И разве недостаточно ей было любви, которую я дарил ей два года, что мы жили вместе?
А Рыжий разливался уже дальше. – «Вы только спросите её: прав ли я, предъявляя многочисленные и весьма тяжкие обвинения? И тогда уж вы сами бесспорно вынесете приговор, который он давно заслуживает!»
Это было выше моих сил – стоять и наблюдать, как меня хладнокровно и последовательно продают со всеми потрохами: я бросился к ближайшему противнику и рванул его за плечо, и сразу после этого на меня кинулись четверо или пятеро. Я сцепился с одним – это был Огрызок – и покатился колесом, стараясь увернуться от быстрых укусов, однако слишком уж явным было преимущество: кто-то вгрызся мне в холку, и если бы я не отпустил вовсю визжавшего мерзавца – меня самого могли бы отправить к крысиным праотцам: потеряв кусок шкуры я сбросил-таки врага и расшвыривая всех кинулся по главному туннелю на свободу.