Заслон - стр. 38
Он вспомнил, как однажды его остановил Мефодий и пригласил в дом. Глядя в глаза Петру, Мефодий сказал:
– Разговор у меня к тебе, председатель, имеется. Пройдем в дом. Присядем и обговорим одно дело…
В доме Мефодий кликнул жену:
– Настасья, подай нам квасу. Иной разговор на сухое горло не ладится.
Едва лишь Настасья поставила жбан и кружки на стол, Мефодий попросил:
– Поди, мать, в огород. Нам с Петром чуток побеседовать надобно. Да не приходи, пока не позову. Ступай.
Разлив квас по кружкам, Мефодий кивнул:
– Пригуби. Квасок больно хорош …
Он усмехнулся и умолк. После недолгого молчания, как-то по-особенному взглянув Петра, спросил:
– Я знаю, ты человек совестливый и справедливый. Скажи, хорошо ли для такого человека лишать другого счастья?
– Мефодий Кирилыч, мне не понятны ваши слова. Вам известна их причина. Не таите, скажите прямо свою претензию.
Мефодий ответил не сразу. Некоторое время, что-то обдумывая, оглаживал бороду. Но, глянув на Петра, твердо сказал:
– Что ж, вижу и впрямь тебе невдомек, о чем речь… Посему я чуток погожу сказывать свою мысль. Мне надо-ть со своим… разобраться доподлинно. Можа, чувство у кого играет, а оно часто затмевает разум. От энтого все беды. Так что погодь. Ежли впрямь есть подоплека, то и разговор наш впереди. Извиняй, что побеспокоил без надобности. Прощевай…
Этот странный разговор не имел продолжения. Только спустя время Петр узнал, о чем хотел говорить с ним Мефодий. Он не ошибся. Была подоплека, да еще какая. Врожденная чуткость старика удержала тогда его от скоропалительного разговора. Не знал Петр ни о чувствах к нему Вари, ни об ее отношениях с Игнатом, ни прочего, что эти двое имели меж собой.
– Эй, Петро, ты шо, загораешь?
Чья-то тень, появившаяся у калитки, окликнула их:
– Поздненько, кажись, кожу, смотри, не подпали!
– А, Силыч, это ты? Давай, проходи сюда.
– Да не, не могу, баба заждалась. И то, − допытывается, где это ты пропадаешь? Понимаешь, это она меня заревновала, значит-ца.
Силыч довольно крякнул:
– Всякую реальность потеряла старуха… Куды ещё ни шло, − к лежанке приревновать! А то ударил её бес в самое темечко! Втемяшилось ей в голову дурь на старости лет… А что, – неожиданно спросил Силыч, – у тебя есть что, али так, просто приглашаешь?
Он изобразил звук, недвусмысленно обозначающий открывание закупоренной бутылки.
– Ты опять за свое? – повысил голос председатель, погрозив в сторону тени. – То-то, я смотрю, чего ты подойти боишься. Смотри, Силыч, опять права лишу, если будешь с этим баловать! Или забыл?
– Не-не, Петро! Ты што, эт я пошутил. С конюшни я иду. Ну, прощевай, прощевай, – заторопился он вдруг.