Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной - стр. 13
Туалета в теплушках не было. Чтобы справить нужду, нужно было попросить подруг подержать тебя за руки и высунуть соответствующую часть тела в открытые двери вагона. Валя Краснощекова запомнила, как у Тани Сумароковой соскользнула нога и ее чуть не уронили. Оправившись от испуга, все, в первую очередь сама Танька, долго хохотали.[24] Путешествие все не кончалось, но никому не приходило в голову жаловаться. Теперь они были солдатами, а солдат не возят в мягких вагонах.
Главное – поскорее выучиться, скорее попасть на войну. О фронте они, как и сама Раскова, имели отдаленное представление и, хотя немцы уже дошли до Москвы, очень боялись, что война кончится без них. Когда состав останавливался на дальних путях какой-нибудь станции, Раскова немедленно отправлялась к военному коменданту, чтобы требовать как можно более быстрой отправки. Ее лицо, которое узнавали сразу (в жизни оно оказывалось красивее, чем на фотографиях), уверенная манера держаться мгновенно оказывали действие. Начальники давали обещание отправить состав при первой же возможности. Но до начальников еще надо было добраться. Как попасть к станционному зданию, если эшелон стоит на самых дальних путях, а остальные заняты другими поездами? Что делать на обычной для того времени советской узловой станции, где может не быть переходов через десяток пар рельсов, на которых стоят бесконечные поезда? Начальник штаба Милица Казаринова вспоминала, как они с Расковой среди ночи вылезли из поезда и спросили у обходчика, как попасть на станцию. «Да вот отсчитайте под вагонами путей двенадцать – будет станция», – ответил тот.
Раскова тут же полезла под вагоны. Казаринова, торопясь успеть за ней, считала: один состав, второй, третий… потом сбилась со счета. Некоторые поезда маневрировали, приходилось ждать. Военный комендант, увидев Раскову, с удивлением спросил, как они до него добрались. «Под вагонами», – смеясь, ответила Раскова. Комендант только головой покачал. Раскова отлично знала, что поезда в любой момент могли начать двигаться и задавить ее, но рисковать и своей жизнью, и чужими она давно привыкла. «Мы на фронт торопимся!» – других объяснений не требовалось.[25]
Но быстро доехать все равно не получалось. Состав стоял и стоял на запасных путях, пропуская другие, более срочные поезда. В разных направлениях в таких же теплушках ехала вся страна. На запад без конца шли воинские эшелоны, на восток везли раненых и эвакуирующихся, перевозили целые заводы со всем оборудованием.
В пути кормили именно так, как будут кормить потом и в Энгельсе, и на войне, до открытия второго фронта: серым хлебом, селедкой, пшенной кашей, которую давали иногда на остановках. Вместо чая был кипяток, но это было не страшно: у многих из них был за плечами если не настоящий голод, то жизнь впроголодь. Помыться в дороге было, конечно, никак нельзя, постирать тоже. Захваченная из дома смена белья давно уже была грязная, переодеться не во что. Хотя брать с собой что-то из гражданской одежды не запрещали, мало кто взял с собой что-либо кроме смены белья. Зачем? На фронте это не нужно, пусть останется младшей сестре или продаст мама, если тяжело придется. Излишнюю привязанность к материальным объектам советская идеология осуждала, объявляла мещанством. Строителям коммунизма не пристало дорожить тряпками. Да и тряпок у них почти никаких не было, большинство, как будущая летчица-истребитель Валя Петроченкова, выросли в нищете.