Запретная любовь (сборник) - стр. 13
Весь день она провалялась в постели и чувствовала такую боль в груди, будто в сердце у нее огромная дыра.
Родители звонили со станции и порывались вернуться.
Ах, ну какие глупости! Она со всем справляется. Слава богу, отговорила.
Приехали они через три дня, и Нюта сделала вид, что весела и довольна. «Вид» этот был, прямо скажем, разыгран отнюдь не профессионально – мама все заглядывала ей в глаза, смотрела с тревогой и о чем-то шушукалась с отцом.
Однажды за ужином отец коротко, как бы между делом, бросил:
– А этот… не объявлялся?
– Кто? – хрипло переспросила Нюта.
– Дружок мой… Ответственный, – недобро усмехнулся отец.
Нюта пожала плечами.
– А… Этот… в смысле – Яворский?
– В смысле, – кивнул отец.
– Да звонил – попрощаться, – небрежно бросила она и опустила глаза.
На том разговор и закончился.
Наконец переехали на дачу – совсем. Летний сезон был объявлен открытым. Июнь был холодным, серым и очень дождливым. Все время топили печь, а все равно в доме пахло сыростью. Отец, как всегда, работал в мансарде, мать хлопотала по дому, замирала у окна, тяжело вздыхала и сетовала, что пропадут цветы и их нехитрый огород – редиска, укроп и зеленый лук.
Дожди лили всю ночь, и только к обеду чуть просветлялось небо, проглядывало смущенное солнце, а с ним и надежда. Но к вечеру небо опять темнело, поднимался ветер, и, сначала осторожно, словно предупреждая, а потом набирая силу, начинался монотонный, занудный дождь.
Нюта лежала в своей комнате и листала старые журналы, любовно хранимые отцом на чердаке.
Но не читалось и не спалось. Так, чуть дремалось. И в этой тревожной и мутной дреме перед глазами стоял тот вечер, когда они шли к Маяковке и он накинул ей на плечи свой серый пиджак. Она помнила запах, который шел от пиджака, – запах табака и «Шипра». И еще – запах взрослого и сильного мужчины. Она вспоминала его лицо – так тщательно, так скрупулезно, – голубые глаза, густые темные брови, сходящиеся на переносице. Упрямый и жесткий рот, резкие складки от носа к подбородку. Пальцы – тонкие, сильные, с желтыми следами от папирос. Волосы, которые он резко отбрасывал назад. Она пыталась вспомнить их разговор в ресторане, но помнила плохо, словно в тумане, и корила себя за то, что пила вино. Сквозь пелену некрепкого сна ей словно слышался его смех – отрывистый, хриплый, глухой.
Закрыв глаза, она слушала, как дождь барабанит по жестяной крыше, и это ее успокаивало.
Она спускалась к обеду и ела плохо и мало, коротко отвечая на вопросы матери и не выдерживая странного и испуганного взгляда отца. Так она пролежала июнь, а июль ворвался резкой и сильной жарой, словно оправдываясь за младшего брата.