Заповедник - стр. 11

Я пересек деревню, вернулся. Помедлил возле одного из домов. Хлопнула дверь, и на крыльце появился мужчина в застиранной железнодорожной гимнастерке.

Я поинтересовался, как найти Сорокина.

– Толик меня зовут, – сказал он.

Я представился и еще раз объяснил, что мне нужен Сорокин.

– А где он живет? – спросил Толик.

– В деревне Сосново.

– Так это Сосново и есть.

– Я знаю. Как же мне его найти?

– Тимоху, что ли, Сорокина?

– Его зовут Михал Иваныч.

– Тимоха помер год назад. Замерз поддавши…

– Мне бы Сорокина разыскать.

– Видно, мало поддал. А то бы выжил…

– Мне бы Сорокина…

– Не Мишку случайно?

– Его зовут Михал Иваныч.

– Так это Мишка и есть. Долихи зять. Знаете Долиху, криво повязанную?

– Я приезжий.

– Не с Опочки?

– Из Ленинграда.

– А, знаю, слышал…

– Так как бы Михал Иваныча разыскать?

– Мишку-то?

– Вот именно.

Толик откровенно и деловито помочился с крыльца. Затем приоткрыл дверь и скомандовал:

– Але! Раздолбай Иваныч! К тебе пришли.

И, подмигнув, добавил:

– С милиции, за алиментами…

Тотчас высунулась багровая рожа, щедро украшенная синими глазами:

– Это… Кому?.. Вы насчет ружья?

– Мне говорили, у вас сдается комната.

На лице Михал Иваныча выразилось сильнейшее замешательство. Впоследствии я убедился, что это – его обычная реакция на любое, самое безобидное заявление.

– Комнату?.. Это… Зачем?

– Я работаю в заповеднике. Хочу снять комнату. Временно. До осени. Есть у вас лишняя комната?

– Дом-то маткин. На мать записан. А матка во Пскове. У ей ноги распухши…

– То есть вы комнату не сдаете?

– Прошлый год евреи жили. Худого не скажу, люди культурные… Ни тебе политуры, ни одеколона… А только – белое, красное и пиво… Лично я евреев уважаю.

– Они Христа распяли, – вмешался Толик.

– Так это когда было! – закричал Михал Иваныч. – Это еще до революции было…

– Комнату, – говорю, – сдаете или нет?

– Проводи человека, – распорядился Толик, застегивая ширинку.

Мы шли втроем по деревенской улице. У изгороди стояла тетка в мужском пиджаке с орденом Красной Звезды на лацкане.

– Зин, одолжи пятерочку! – выкрикнул Михал Иваныч.

Тетка отмахнулась:

– Угоришь с вина… Слыхал, постановление вышло? Всех алкашей повесить на тросу!..

– Куда?! – расхохотался Михал Иваныч. – Железа не хватит. Всей нашей металлургии придет хана…

Потом добавил:

– Вот курва старая. Ты у меня еще дров попросишь… Я в лесничестве работаю – дружбист!

– Кто? – не понял я.

– Бензопила у меня… «Дружба»… Хуяк – и червонец в кармане.

– Дружбист, – ворчала тетка, – с винищем дружишь… До смерти не опейся…

– Трудно, – как будто даже посетовал Михал Иваныч.

Это был широкоплечий, статный человек. Даже рваная, грязная одежда не могла его по-настоящему изуродовать. Бурое лицо, худые мощные ключицы под распахнутой сорочкой, упругий, четкий шаг… Я невольно им любовался…