Заповедник и другие истории - стр. 29

Оказывается, в мастерской было три двери. Одна вела к лифту. Другая – в недра отопительной системы. И третья – на крышу.

Возвращаться не хотелось. Тем более что, судя по окрепшим голосам, вечеринка приближалась к драке.

Помедлив, я шагнул на громыхающую кровлю. Таня последовала за мной.

– Давно, – говорю, – мне хотелось побыть в такой романтической обстановке.

Под ногами у меня валялся рваный башмак. Печальная серая кошка балансировала на остром гребне.

Я спросил:

– Бывали раньше на крыше?

– Никогда в жизни, – ответила Таня.

Добавив:

– Но я всегда ужасно завидовала Терешковой…

– Там, – говорю, – Казанский собор… За ним – Адмиралтейство… А это – Пушкинский театр…

Мы подошли к ограде. Далеко под нами шумел вечерний город. Улица сверху казалась безликой. Ее чуть оживляли наполненные светом трамваи.

– Надо, – говорю, – выбираться отсюда.

– По-вашему, драка уже кончилась?

– Не думаю… Как вы сюда попали? Ну, в эту компанию?

– Через бывшего мужа.

– Он что, художник?

– Не совсем… Подлецом оказался. А вы?

– Что – я?

– Как вы сюда попали?

– Меня заманил Лобанов. Я у него картину приобрел из снобизма. Что-то белое… с ушками… Вроде кальмара… Называется «Вектор тишины»… Среди них есть талантливые живописцы?

– Да. Например, Целков.

– Это который? В джинсах?

– Целков – это который не пришел.

– Ясно, – говорю.

– Один повесился недавно. Его звали – Рыба. Прозвище такое… Так он взял и повесился.

– О господи! Из-за чего? Несчастная любовь?

– Рыбе было за тридцать. Его картины не продавались.

– Хорошие картины?

– Не очень. Сейчас он работает корректором.

– Кто?! – вскричал я.

– Рыба. Его удалось спасти. Сосед явился к нему за папиросами…

– Надо, – говорю, – выбираться.

Мелко ступая, я приблизился к чердачному окошку. Распахнул его. Протянул девушке руку:

– Осторожно!

Таня легко скользнула в оконный проем. Я последовал за ней. На чердаке было темно и пыльно. Мы перешагивали через обернутые войлоком трубы. Нагибались под бельевыми веревками. Достигнув черной лестницы, спустились вниз. Затем проходными дворами вышли к стоянке такси.

Шел дождь, и я подумал: вот она, петербургская литературная традиция. Вся эта хваленая «школа» есть сплошное описание дурной погоды. Весь «матовый блеск ее стиля» – асфальт после дождя…

Затем я спросил:

– Как там ваши папа с мамой? Волнуются, наверное?

Уже лет пятнадцать я неизменно задаю симпатичным девушкам этот глупый вопрос. Три из пяти отвечают:

«Я живу одна. Так что волноваться некому…»

Этого-то я и жду. Старая истина гласит: на территории врага сражаться легче…

– Нет у меня родителей, – печально ответила Таня.