Записные книжки - стр. 101
– Ой вы, Вольтеры мой!
Толстому показалось, что он обслушался, но ямщик еще раза два проговорил те же слова. Наконец Толстой спросил его:
– Да почем ты знаешь Вольтера?
– Я не знаю его, – отвечал ямщик.
– Как же мог ты затвердить это имя?
– Помилуйте, барин: мы часто ездим с большими господами, так вот кое-чего и понаслушались от них.
КЛОЧКИ РАЗГОВОРОВ, мимоходом СХВАЧЕННЫХ
X: В этом человеке нет никаких убеждений.
С.: Как никаких? Есть одно неизменное и несокрушимое убеждение, что всегда до́лжно плыть по течению, куда бы не несла тебя волна, всегда быть на стороне силы, к какой бы цели не была она направлена, всегда угождать тому или тем, от которого и от которых можно ожидать себе пользы и барыша.
X: Можно ли было предвидеть, что он так скоро умрет! Еще третьего дня встретился я с ним, он показался мне совершенно здоровым.
Р.:А я уже несколько времени беспокоился о нем. Он был не в себе, как говорят, не в своей тарелке.
X: Что же, вы заметили, что по делам, в присутствии?..
Р.:Нет, тут не замечал я ничего особенного. Всё шло как следует, и никакой перемены в нем не оказывалось. Он слушал и подписывал бумаги безостановочно, но в последние три-четыре дня он делал ошибки в висте, по которым можно было заключить, что начинается какое-то расстройство во внутреннем его механизме.
Г. (хозяин за обедом): А вы любите хорошее вино?
NN: Да, люблю.
Г.: У меня в погребе отличное вино, еще наследственное: попотчую вас в первый раз, что пожалуете ко мне обедать.
NN (меланхолически и вполголоса): Зачем же в первый раз, а не в этот?
Князь*** (хозяин за ужином): А как вам кажется это вино?
Пушкин (запинаясь, но из вежливости): Ничего, кажется, вино порядочное.
Князь***: А поверите ли, что тому шесть месяцев нельзя было и в рот его брать.
Пушкин: Поверю.
Другой хозяин (за обедом): Вы меня извините, если обед не совсем удался. Я пробую нового повара.
Граф Михаил Виельгорский (наставительно и несколько гневно): Вперед, любезнейший друг, покорнейше прошу звать меня на испробованные обеды, а не на пробные.
Третий хозяин: Теперь поднесу вам вино историческое, которое еще от деда хранится в нашем семейном погребе.
Граф Михаил Виельгорский: Это хорошо, но то худо, что и повар ваш, кажется, употреблял на кухне масло историческое, которое хранится у вас от деда вашего.
Зрелая девица (гуляя по набережной в лунную ночь): Максим, способен ли ты восхищаться луной?
Слуга: Как прикажете, ваше превосходительство.
Шестнадцатого июня 1853 года узнал я о смерти Льва Пушкина. С ним, можно сказать, погребены многие неизданные стихотворения брата его, может быть, даже и не записанные, которые он один знал наизусть. Память его была – та же типография, частью потаенная и контрабандная. В ней отпечатлевалось всё, что попадало в ящик ее. С ним сохранились бы и сделались бы известными некоторые драгоценности, оставшиеся под спудом; и он же мог бы изобличить в подлоге другие стихотворения, которые невежественными любителями соблазна несправедливо приписываются Пушкину. Странный обычай – чтить память славного человека, навязывая на нее и то, от чего он отрекся, и то, в чем часто неповинен он душой и телом. Мало ли что исходит из человека! Но неужели сохранять и плевки его во веки веков в золотых и фарфоровых сосудах!