Записки ящикового еврея. Книга третья. Киев. В ящике

Олег Рогозовский. Записки ящикового еврея. Книга первая: Из Ленинграда до Ленинграда, Edita Gelsen, Bochum, 2013 [Рог].

Олег Рогозовский. Записки ящикового еврея. Книга вторая: Ленинград. Физмех Политехнического, Edita Gelsen, Bochum, 2015 [Рог15].

Парафраз строфы XLVI главы 1 «Евгения Онегина».

Третий мир был общеупотребительным термином. Что где-то есть первый, мы догадывались, но то, что мы большую часть жизни прожили во втором, не знали, как и герой Тартюфа не знал, что всю жизнь говорил прозой.

Отец Нины попал в 282 стрелковую дивизию, числившуюся «ополченской» – ее основу составляли ополченцы из Ждановского и Таганского районов Москвы. К ним добавили призывников Московского Военного Округа, в который входила и Рязанская область. Первые дивизии ополчения вооружались в июле одной винтовкой на пятерых, у остальных были лопаты – их сразу отправили копать окопы, пообещав сохранить зарплату и в бой не посылать – охранять заводы, мосты и ловить шпионов. Ну, а в случае чего… военную пенсию семье. Через несколько дней после окончания рытья своих окопов они очутились в других, против немецких танков и моторизованной пехоты. 282-я дивизия формировалась позже – в начале августа и вооружена была лучше, но все равно недостаточно – катастрофическим образом не хватало минометов, артиллерии, снарядов и даже патронов.

Ополченские дивизии были полностью уничтожены в Вяземском и Брянских котлах в октябре 1941 года. Всего 680 тысяч попало в плен. Ополченцев в плен не брали (даже не оформляли) – считали, что там евреи, комиссары, интеллигенты (были роты писателей, актеров, «научников»), квалифицированные рабочие – никто из них Рейху в живых был не нужен. Так как никаких документов от дивизий не осталось, то о пропавших без вести объявили только в конце войны. Боялись – а вдруг кто-то еще отыщется в плену.

Бравых командиров благополучно вывели из окружения. Конев – командующий Западным – фронтом был на волосок от расстрела – его спас Жуков, бывший командующий Западным и Резервным фронтом, а еще раньше «начальник» Генштаба. Конев был виновен еще и в том, что слушал по телефону объяснения вождя: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не авантюрист – он просто напрасно доверился кавалеристам». Буденного, командующего Резервным фронтом, заслуживающего, по крайней мере, разжалования, Сталин не тронул. Простил и командующего Брянским фронтом Еременко, лично обещавшего Сталину раздавить Гудериана, 2-я танковая армия которого после этого одна разгромила весь Брянский фронт, заняла Орел и уничтожила Брянский котел. Командующему 3-й армией Крейзеру удалось выбраться из окружения. Дивизии 282, 280, 142, с которыми он потерял связь с начала октября, были полностью уничтожены со штабами, знаменами, людьми.

Начальник штаба сухопутных войск Вермахта Гальдер [Гал] пишет, что операция «Тайфун» была проведена «классически» – в лоб по дороге Смоленск—Москва никто атаковать не собирался, а именно там наши муд…рецы сосредоточили лучшие силы и резервы – в армиях Рокоссовского и Батова. Это происходило после точно такой же операции охвата Юго-Западного фронта под Киевом. Этому Гудериан и другие высшие немецкие офицеры учились на маневрах Юго-Западного (Киевского) военного округа в 1936 году. После успешных маневров их руководители: Тухачевский, Уборевич, Якир и другие были уничтожены, а немецкие офицеры, обогащенные новым опытом, получили продвижение по службе.

Киевский охват повторился на Брянском фронте – будущие герои войны, сидевшие в Генштабе – Василевский, Ватутин и впавший в прострацию Шапошников ничему с первого раза не научились.

В Хрущево, Старожиловского района Рязанской области жила семья Галановых, сестры Алешкины – старшая из оставшихся Клаша, младшая Надя и их брат Володя.

В 1784 г. Купавну с фабрикой купил светлейший князь Потёмкин-Таврический (1739–1791), однако возвратил её в казну в 1789 году. В 1803 г. шелкоткацкая фабрика с 1306 посессионными рабочими и 129 станами перешла во владение князя Н.Б. Юсупова (1750–1831), который частично перевёл предприятие на производство сукна. В 1821 г. на ней трудилось 540 человек. В 1833 г. село и фабрика были куплены за 120 000 рублей братьями Петром и Ильёй Бабкиными, которые к 1842 году свернули шелкоткацкое производство и перевели предприятие на производство сукна. К 1843 году на фабрике действовало три паровых привода общим счётом в 55 лошадиных сил. В 1849–1852 годах посессионных крестьян (рабочих) освободили. В 1875 году было создано Товарищество Купавинской суконной фабрики братьев Бабкиных (их дочерьми, после смерти родителей) с основным капиталом в 500 000 рублей. Купавинская тонкосуконная фабрика работает и в наши дни.

То, что Бергер оказался немцем, уже никого не волновало.

Маленков и Голубцова всю жизнь прожили в незарегистриро-ванном браке, так же как Хрущев и многие партийные бонзы.

Кстати о Челябинске-512, который оказался Челябинском-40, в ста километрах от Свердловска и в ста от Челябинска. Когда мы учились в ЛПИ, кому-то из физмехов приходили оттуда письма следующего содержания. «Работа интересная, но несколько монотонная. С жильем хорошо. Снабжение отличное. На водку тратим денег в десять раз больше чем на книги, но все, кто хотел, собрали уже большую библиотеку. Природа очень красивая, кругом озера, подальше горы. В лесу полно грибов и дичи, в речке и озерах – рыбы. Жаль, что нельзя ни собирать, ни стрелять, ни ловить».

Речь шла о городе Озёрске и комбинате «Маяк». Специальность «физика изотопов» физмеха ЛПИ распределяла туда часть выпускников, пока не появились местные кафедры. Страшная авария на «Маяке» (радиоактивный выброс – 20 Мегакюри) унесла больше жизней, чем Чернобыль (50 Мегакюри). Ни мир, ни страна (кроме специально допущенных и молчащих) о ней не знали до Чернобыльской аварии. После нее разрешили говорить и писать о катастрофе на «Маяке». С подтекстом: ну чего там, не в первый раз, уже такое было.

Все женщины моей семьи (буба, мама и Нина) мечтали жить в Ленинграде. Как говорила буба, они готовы пойти туда пешком по шпалам. Папа всегда хотел жить в Киеве и три раза (из Ленин-града, Кореи и Бугульмы) возвращался с семьей в него [Рог15].

Мы никому особенно и не рассказывали про прописку, мало кто бы поверил, я бы тоже воспринял это критически.

Он бы сэкономил мне много времени и нервов, уточнив, «для таких, как Вы». Через тридцать лет, будучи у меня дома в Германии, он поведал, что директор Института Кибернетики В.М. Глушков был известен как убежденный антисемит. Как у многих антисемитов, у него в институте были любимые евреи: Шор, Пог-ребинский и, не очень любимый, но терпимый Рабинович – чуть ли не единственный наследник С.А. Лебедева ([Рог 15]). При мне туда попал и Изя Майергойз – сын врача-педиатра его дочери.

Увы, как раз в это время не приняли в ИФП блестящего диплом-ника Рашбы Кочелапа [Раш]. Из-за матери. На сей раз русской.

Его воспоминания приведены в эссе: «О себе, моих учителях и коллегах» [Раш]. Такого же рода биография с юмори-стическими дополнениями написана Ю.Я. Фиалковым «Доля правды» (fialkov.multima.net).

Они страховались от «пятой подгруппы» инвалидов пятой графы – см. главу о п/я 153.

Нагрудные значки об окончании институтов – одинаковые для однотипных вузов. Ведущие ВУЗы страны имели оригиналь-ные значки. Таких ВУЗов (и значков) на Украине не было.

Пластинка, погруженная в щелочь

Этажность моего жилья в Киеве со временем росла в квадратичной зависимости: 2, 4, 16, количество комнат – в арифметической прогрессии, начиная с нуля: 0, 1, 2, 3. На четвертой итерации в Киеве по комнатам мы решили вернуться по этажности на вторую итерацию – четвертую итерацию (256 этажей) в Киеве, надеюсь, строить не будут никогда.

Тогда было всего две программы, обе всесоюзные, с включением киевских новостей или значимых мероприятий.

Сначала ползал, чистя и намазывая паркет воском, потом натирал с щётками на ногах, а затем доводил до блеска, танцуя с суконками.

«Ула-ула – пепе» появилось через два года, когда они праздновали с дедом красным вином победу киевского «Динамо»

Алещенко проявлял заботу о преданных сотрудниках – мы с Витей Кондрашовым, выпускником МАИ, посылались пару раз на экзамены Виталия в КПИ по математике для подстраховки.

На неформальной предзащите Троня, месяца через два после моего появления в институте, я стал задавать ему вопросы – из чистого интереса. И понял, что он не понимает того, что делает. Поняли это и другие, но никакого действия на его дальнейшее быстрое продвижения это понимание не оказало – его выдавливали наверх. «Этого коня не тронь, этот конь – товарищ Тронь» подумал я про себя. Он защитился, подвинул Петелько (руководителя военно-охотничьего общества) с поста начальника вычислительного центра. Более тесно мы пообщались с ним три года спустя – об этом в главе про аспирантуру.

Через пару лет я нашел в архиве отдела характеристику Глазьева, подписанную Павленко. В нем отмечались знания, инициативность и настойчивость молодого инженера, проработавшего несколько лет, отмечались его недостатки и делался вывод о нецелесообразности его перевода в старшие инженеры.

Хотя на флоте антисемитизма было поменьше, чем в авиации и ракетных войсках, но в адмиралы евреев больше не производили. Иллюстрацией служит следующий отрывок из книги Р. Гусева «Такова торпедная жизнь».

Капитан 1-го ранга Хаскель Ушерович Бродский был назначен начальником минно-торпедного управления (МТУ) Тихоокеанского флота в начале 1961 г. Он был прирожденным лидером. Среднего роста и телосложения, смуглый и черноволосый, он, в общем-то, не был похож на свое имя и отчество. Все звали его Михаилом Александровичем. С его согласия. Он был всегда серьезен, но шутки понимал и реагировал на них улыбкой человека, уставшего и озабоченного государственными делами. Голос располагал к доверию. Мимикой не пользовался и не жестикулировал…

Бродский М.А. руководил МТУ Тихоокеанского флота почти 17 лет, более, чем кто-либо из его предшественников и преемников. За это время его ученики из лейтенантов догнали его в воинском звании. Приходили и уходили командующие Тихоокеанским флотом: Фокин В. А., Амелько Н. Н., Смирнов Н. И., Маслов В. П. На этом уровне смена руководителей через четыре-пять лет соблюдалась. Многократно ставился вопрос о присвоении ему воинского звания контр-адмирал, в соответствии со штатом по занимаемой должности. И все тонуло – то в пучине Военного Совета Тихоокеанского флота, то в столице, под различными благовидными предлогами, из которых не последним был и пунктик о его национальной принадлежности. Но пришло время, когда «за» были все – и друзья и завистники. Без исключения. От флота контролем продвижения представления по столичным канцелярским столам занимался сам Командующий флотом Маслов. Он давно лично знал Бродского и как торпедиста, и как руководителя. Через своих влиятельных друзей и сослуживцев отслеживал каждый штрих на представлении флота, затем в общем списке. Поздравления следовали по мере «взятия» каждого чиновничьего стола всемогущей столицы. Даже не веривший Бродский временами начинал верить. Вот и ЦК КПСС позади. Все. Кажется, все. Кто в стране сильнее этого органа? Значит, кто-то был, если в окончательном списке Президиума Верховного Совета фамилии Бродского не оказалось. Мистика. Значит, кто-то имел право корректировать списки и после ЦК КПСС. (Наивный автор как бы не знал, что таким правом неоднократно пользовался зав. оборонным отделом ЦК, известный антисемит И.Д. Сербин, который даже из утвержденного Политбюро списка космонавтов, готовящихся к первым полетам, вычеркнул одного из лучших – Бориса Волынова – О.Р.) Бродский выдержал удар и на этот раз. Многократно ставился вопрос о переводе его в Управление противолодочного вооружения ВМФ и Минно-торпедный институт. И тоже все тонуло в неизвестности. Нужны послушные. Не получив, таким образом, официального признания своей целенаправленной деятельности, как руководитель флотского управления, Бродский в течение трех лет подготовил и защитил в Минно-торпедном институте кандидатскую диссертацию по вопросам эксплуатации торпедного оружия и стал кандидатом технических наук. Путь в науку тоже был не прост. Минно-торпедному институту нужно было расписаться в собственных недоработках и, отчасти, в безразличии к вопросам эксплуатации на этапах разработки оружия. Привыкшему командовать другими, Бродскому не просто было стоять под очередями специфических вопросов типа: «Дайте, пожалуйста, оценку ранее выполненных работ в исследуемой области, и что нового предложено вами». Его ответ: «Мне представляется, что в исследуемой области еще конь не валялся, а о новом я вам докладывал 20 минут. Не знаю, слушали ли вы меня или нет», приводил в шок научную братию, вызывал деланное возмущение остепененных ученых, хотя в глубине души, каждый понимал, что Бродский прав. После увольнения в запас он еще много лет руководил научным подразделением в ЦНИИ «Гидроприбор».

По совокупности сделанного он стоит в перечне самых заслуженных торпедистов Военно-Морского Флота.

Все-таки иногда прорывы в назначениях евреев адмиралами случались. Они тут же обрастали легендами. Приведу одну из них из книги "Легенды 4-й эскадры" (Форум «Брежневские адмиралы»).

«Капитан 1 ранга Чернавин Лев Давидович, командир самого большого в мире соединения подводных лодок с указкой в руке стоял у огромной схемы, наглядно показывающей успехи эскадры, продемонстрированные на учениях. Лев Давидович был, как юный пионер готов выпалить Члену Политбюро свой восемьдесят два раза заранее прочитанный доклад. И вот, в конференц-зал вошёл министр со своей свитой. Маршал Советского Союза, стоя практически в дверях, не дал сказать Льву Давидовичу ни единого слова. Не обращаясь ни к кому конкретно, маршал спросил – «Почему докладывает капитан 1 ранга, а пять адмиралов сидят как школьники в начальной школе…» Вопрос первоначально повис в воздухе… Но не надолго. Командир эскадры представил своих подчинённых: четырёх комбригов (из них три адмирала), начальника политического отдела и начальника штаба эскадры, тоже контр-адмиралов. Министр пришёл в ещё большее замешательство, и спросил у командира 4 эскадры – «Сколько лет Вы, товарищ капитан 1 ранга находитесь в адмиральской должности?». И услышав в ответ – «Двенадцать, товарищ Маршал Советского Союза», пришёл в полное недоумение. Какой-то очень догадливый генерал-лейтенант из министерской свиты сказал почти утвердительно – «Товарищ министр, так он из Давидовичей…». Министр был членом Политбюро ЦК КПСС очень давно и привык все вопросы решать сразу. И он именно так решил данный вопрос, отдав приказание… «Начальник Генерального штаба, чтобы завтра к восьми ноль-ноль утра, командир эскадры был ДавЫдовичем и адмиралом. Я полковников не слушаю, чай не соловьи!» После этих слов сказанных практически с порога, Дмитрий (Федоро)вич Устинов повернулся и вышел из помещения… Вот так, почти случайно, командир 4 эскадры Лев Чернавин, будучи на вице-адмиральской должности много лет, получил очередное воинское звание контр-адмирал…»

Это не легенда, а миф. Лев Давыдович Чернавин действительно стал контр-адмиралом после 11 лет службы на адмиральской должности, но за год до того, как Устинов стал министром обороны СССР. Конечно, Устинов и в должности секретаря ЦК мог повлиять на его назначение, но не так «красиво» – членом Политбюро он стал в одном флаконе с постом министра обороны.

ЗИМ не ездил, денег на ремонт не хватало, но статус Ткачука, как владельца шикарной машины был высок.

«Понимающие» люди считали, что фамилия его предков была Judenkopf, что списать на Запорожскую сечь было трудно – там на идише не говорили. Э.Ф. предложил другую интерпретацию – жидок (жидовский сын).

В первом отделе работала симпатичная брюнетка с голубыми глазами – машинистка «баба Катя». Была она бальзаковского возраста, т. е. было ей тогда лет 36. Она позвонила исполнителю секретного отчета и спросила: «Это ты из стеснительности пишешь буёвые системы? Я же понимаю, что они на самом деле *уёвые. Так ты не стесняйся, я ведь в партизанском отряде успела побывать, там и не такое слыхала, пиши прямо, как есть. Тебя пока не было, я все так прямо и напечатала». Времени, как всегда, не оставалось и начальство первый вариант читало на кальке в редакции бабы Кати. С другой бы распрощались, но она была партизанкой…

Обычно награждения проводились в райкоме или в нашем Актовом зале. Знал бы, попросил, чтобы посмотрели, есть ли фамилия Семячкина, моего двоюродного деда (см. книгу первую [Рог]) на мраморных досках в Георгиевском зале.

По сведениям В.Ткачука, этим человеком был Герой Советского Союза Ивановч. Молодым лейтенантом он заменил опытного командира Пе-8 при штурме Кенигсберга. Это был чуть ли не первый его самостоятельный вылет в качестве командира. Штурман тоже был не очень опытный. При очень сильном зенитном огне Ивановч понял, что ему не долететь до цели и сбросил бомбу перед разворотом домой. Бомба была двухтонной и пробила Кенигсбергский замок, где был штаб обороны города-крепости, до подвалов. Что-то там сдетонировало (боеприпасы?) и был мощнейший взрыв, уничтоживший и замок и штаб (и, может быть, Янтарную комнату). Его это была бомба или нет, до конца неизвестно, но вычислили, что это его. После чего присвоили звание Героя и отозвали для передачи боевого опыта летчикам, в том числе опытным. А те над ним смеялись. Стал пить. После войны кто-то его пригрел в Президиуме Верховного Совета для ношения папок с важными бумагами. А потом его переманил Ильюшин.

То, что Валентин с придурью, было известно. Например, во время какого-то совещания у Алещенко (у него в кабинете стоял тогда единственный в отделе городской телефон, по которому по личным делам звонили только в редких случаях), однажды позвали Валентина. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу и, прикрывая рукой микрофон, спрашивал: «Валя? – нет. Галя? – нет. Может ты, Олеся? – нет. Ну, скажи, кто». Наконец, Алещенко цыкнул на Валентина и тот испарился. Но видимо, Олег знал, кого терпел. Через какое-то время после очередного провала в работе Твердохлеб уволился по собственному желанию. Через небольшое время оказалось, что он – главный инженер фабрики (цеха) музыкальных инструментов на улице Жилянской (родоначальницы «Маяка» и НИИ Мануильского). Потом он как-то проявился в защитниках всего истинно украинского.

Случались курьезы, когда человек, не имеющий еврейских родителей, записывался в евреи – и вкушал всю жизнь плоды сталинского интернационализма и дружбы народов.

Были и случаи инвалидов четвертой ступени по мужу. Гнатюк, знаменитый певец и директор киевской оперы, откровенно сказал одной заслуженной певице, что она до тех пор не получит никаких званий, пока не разведется со своим жидовским мужем (доктором наук, по фамилии и паспорту украинцем). Это уже соответствует пятой ступени.

Инвалидом пятой ступени был О.М. Алещенко. У его жены Веты, в девичестве Кузиной, дочери капитана первого ранга ВМФ, мама была еврейкой.

Инвалидом четвертой ступени – по жене – был В.И. Глазьев, не говоря уже о В.И. Тертышном, который был еще до женитьбы инвалидом третьей ступени – по маме.

Наследники Сталина – советские идеологи дружбы народов перещеголяли творцов гитлеровских Нюрнбергских законов. Хотя существуют разные мнения, но в рейхе, по данным [Бер], формальных ограничений для людей, соответствующих пятой «еврейской» ступени, не предусматривалось. (Мишлинг даже первой степени, не исповедующий иудаизм и состоящий в браке с арийкой или арийцем, пользовался преимуществами арийцев, следовательно, его (ее) супруг(а) от ограничений освобождались).

Израиль в то время по содержанию был скорее социалисти-ческим государством, во всяком случае, намного более социаль-ным, чем СССР.

Перельман работал в Таганроге в КБ завода «Прибой», начальником одной из самых важных лабораторий – внедрения изделий в серию. Никакого желания переезжать в Киев у него не было. Но у его жены родители жили в Киеве в Музейном переулке, возле музея Украинского искусства. Когда кто-то из родителей жены умер, она решила переехать в Киев – не хотела терять квартиру. А Илья Семенович – жену. В Киеве на работу не брали – «по блату» кто-то «устраивал» его в наш экспериментальный цех мастером. Начальник 10 ГУ Свиридов был в Таганроге и Перельмана надоумили подойти к нему с бумагой о переводе. Свиридов Перельмана знал и на заявлении написал «Устроить согласно квалификации». Киселев игнорировать указание не мог, но сказал свою обычную фразу: «Здесь сидит портной Мойша – е*ут – напротив», показывая на директорский кабинет. Тут о появлении Перельмана узнала Надя Хоменко, потом Лепа Половинко и Коля Якубов. Он был их учителем в деле доводки аппаратуры до серийного производства. Лепа и Коля убедили Алещенко повесить на себя и эту ношу, обещая большой выигрыш. По словам И.С., без его подписи, которую он ставил карандашом в пустой графе на кальке, конструкторы документацию от 13 отдела не брали. В Таганроге проблем с освоением документации стало гораздо меньше.

Шепелев по виду был человеком интеллигентным. Его однофамилец или родственник А.Л. Шепелев – известный авиационный генерал, главный инженер 17 воздушной армии во время войны. Командующим армии был Судец, ставший позже маршалом и командующим ПВО страны.

Хаскала (еврейское Просвещение) привела еврейскую молодежь в гимназии и университеты, несмотря на ограничения царского режима. Евреи стали ассимилироваться – т. е. вести светский образ жизни, оторванный от общин, некоторые крестились, чтобы получить должность. Абитуриенты, не добравшие необходимых для евреев баллов в университет, тоже крестилиь. В Киеве они переходили Бибиковский бульвар, крестились во Владимирском соборе и, возвращась в университет святого Владимира, становились его студентами. Все больше евреев женились или выходили замуж за русских, становились христианами или атеистами. Были и образованные евреи, обладающие национальным сознанием, в основном гуманитарии, богема. Эти процессы происходили и в Европе, особенно интенсивно в Германии. Один из друзей еврея Кафки – классика немецкоязычной литературы – сформулировал признаки принадлежности к еврейству: язык, происхождение, религия. Именно в таком порядке [Вайс]. Образованные евреи редко отказывались от своего происхождение, но связь с религией становилась все слабее, не говоря уже о стремительно забываемом идише. Тем не менее, в Германии бытовала формула: немецкий гражданин иудейского вероисповедования. Показателем успешной ассимиляции немецких евреев было большое их число, отличившихся в Первой мировой войне и награжденных орденом Железного Креста, не говоря уже о нобелевском лауреате Фрице Габере, изобретателе химического оружия ([Рог 15], стр. 429).

В России февральская революция освободила евреев от всех ограничений. Казалось бы, теперь можно учиться, работать и получать достойную плату за хорошо выполненную работу.

Но евреи, входившие в революционные партии (левых эсеров, меньшевиков и большевиков) хотели, следуя их руководству, всего и сразу. Они и стали, наряду с другими «угнетаемыми меньшинствами», опорой режима. При этом сами революционеры связь с еврейством давно утратили и как евреев себя не рассматривали.

После Октябрьской революции Ленин, считавший евреев «фиктивной» нацией, вынужден был пересмотреть свои взгляды. Теперь он занес евреев в разряд национальных (угнетаемых – О.Р.) меньшинств. Сталин – главный специалист партии по вопросам национальностей – разделял дореволюционные взгляды Ленина и после революции. Он считал, что признаками нации являются общий язык (грузинские евреи на идише не говорили), общие территория, экономическая жизнь и психологический склад. В 1934 году он выделил евреям малярийную область на Дальнем Востоке, на границе с Китаем и создал пресловутую еврейскую АО. Теперь еврейский народ на «законных основаниях» мог влиться в семью советских народов.

До этого евреям разрешалось иметь свои газеты, журналы, театры, школы, техникумы и институты. Двадцатые годы вспоминаются как время расцвета еврейской (идишской) культуры и образования.

Но уже в тридцатые начал расти антисемитизм. Большое влияние на его рост оказывали нацизм и Гитлер. Антисемитизм широко распространился в Европе, США и в партийной верхушке СССР.

Сталин уже в 1927 году развернул антисемитскую компанию в верхах партии.

«В месяцы подготовки исключения оппозиции из партии, арестов и высылок (вторая половина 1927 года), антисемитская агитация приняла совершенно разнузданный характер. Лозунг «бей оппозицию» окрашивался нередко старым лозунгом: «бей жидов, спасай Россию». Дело зашло так далеко, что Сталин оказался вынужден выступить с печатным заявлением, которое гласило: «Мы боремся против Троцкого, Зиновьева и Каменева не потому, что они евреи, а потому, что они оппозиционеры и пр.». Для всякого политически мыслящего человека было совершенно ясно, что это сознательно двусмысленное заявление, направленное против «эксцессов» антисемитизма, в то же время преднамеренно питало его. «Не забывайте, что вожди оппозиции – евреи», таков был смысл заявления Сталина, напечатанного во всех советских газетах» [Тр37].

В 1927 году евреи из верхов партии были удалены. Кирову и Угланову, возглавившим партийные организации в Ленинграде и Москве были даны указания вести антисемитскую партийную пропаганду. Но в печати и в интервью, особенно западным писателям, Сталин проявлял себя интернационалистом. И в Совнарком еще в 30-х годах назначались евреи. В 1936 евреи из ленинского Политбюро были расстреляны, до Троцкого добрались только в 1940 году.

Сталинч говорил: «Диктатура большевистской партии становится возможной только в результате большой войны. Мы сделаем свой выбор, и он ясен. Мы должны принять немецкое предложение и вежливо отослать обратно англо-французскую миссию. Первым преимуществом, которое мы извлечем, будет уничтожение Польши до самых подступов к Варшаве, включая украинскую Галицию.

Германия предоставляет нам полную свободу действий в прибалтийских странах и не возражает по поводу возвращения Бессарабии СССР. Она готова уступить нам в качестве зоны влияния Румынию, Болгарию и Венгрию. Товарищи! В интересах СССР – Родины трудящихся, чтобы война разразилась между рейхом и капиталистическим англо-французским блоком. Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон. Именно по этой причине мы должны согласиться на заключение пакта, предложенного Германией, и работать над тем, чтобы эта война, объявленная однажды, продлилась максимальное количество времени. Надо будет усилить пропагандистскую работу в воюющих странах для того, чтобы быть готовыми к тому времени, когда война закончится… http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/stal_rech39.php

Теперь это называется логистикой и является отдельной специализацией.

Из воспоминаний Вакара. Почти сразу же с образованием Акустического института стала создаваться Сухумская морская научная станция (СНМС). Инициатором, вдохновителем, главным действующим лицом был Юрий Михайлович Сухаревский, которого все за глаза и в глаза звали ЮМС. Расположена станция на мысу у самого сухумского маяка. Начиналось все это строительство с нескольких дощатых построек сарайной архитектуры. В одной из них был камбуз и рядом под навесом столовая. В других жили "молодые ученые" на раскладушках. Научная аппаратура располагалась на самодельных столах прямо на берегу. Приемно-излучающие устройства укреплялись на «колеснице» с длинной оглоблей, которую «ученые» с криком: "Раз, два, взяли!" закатывали в воду. Форма одежды – плавки, рабочее время – неограничено, идеи – младенческий возраст гидроакустики, отношения – одна большая семья с ЮМСом во главе. Неуемная энергия ЮМСа, бескорыстность, целеустремленность превратили постепенно этот кусочек сухумского пляжа в научную станцию. Появились лаборатории, корабли, причалы, гостиницы, заборы, проходные, первый отдел, охрана и пр. и пр. Но все это происходило далеко не сразу, и первые годы молодого задора, энтузиазма, вдохновляемого ЮМСом, южное солнце, теплое море, дешевая «чача» и «изабелла», поездки в горы остались, я думаю, у всех к тому причастных, как светлое пятно далекой молодости.

Создатель станции ЮМС вспоминает. Последний раз я был в Сухуми на пятидесятилетии станции в 1998 году дождливым мартовским днем. Прошелся по улице недалеко от маяка, названной в мою честь улицей Сухаревского. Посмотрел на прекрасные цветники, сделанные на станции с участием Сухумского ботанического сада, обошел лаборатории. На дверях лаборатории висела мемориальная табличка: “Здесь в 1948 году профессор Сухаревкий поставил палатку и начал гидроакустические эксперименты.”. Когда-то зам. директора АКИН’а велел табличку снять, но мой ученик, академик Ильичев спрятал ее себе в стол, а потом снова повесил.

Через много лет познакомился с удачным использованием фазового метода для акустического наведения торпед на подводную лодку с подводной лодки. Разница была в том, что метод работал практически в одном (глубоководном) слое воды.

В отличие от коллег из 11 или 12 отделов, пару раз возив-ших на Камчатку в самолете АН-8 вместе с секретной аппарату-рой тонны яблок на продажу – не пропадать же даром возмож-ности провезти в полупустом самолете витамины и вознаградить себя их продажей за тяготы тамошней командировочной жизни.

В 1970-х начался процесс их консолидации и объединения в научно-производственные объединения (НПО).

Удивительно, но, несмотря на мою нелюбовь к «механическим» дисциплинам по прочности я имел «отлично».

Незадолго до этого я имел возможность убедиться в физической «крепкотелости» В.С., столкнувшись с нею в дверях КБ.

Напоминало более поздний анекдот: «Запущен корабль Союз-13 с космонавтом Рабиновичем на борту. Космонавт впервые в жизни чувствует себя нормально».

Пример тренировок по выплыванию из погружающейся в море кабины палубного самолета блестяще показан в американском фильме «Офицер и джентльмен» с Ричардом Гиром. Не сдавший зачет по выныриванию курсант был отчислен. (Это привело потом к трагедии из-за личных проблем).

Ретроспективно вспомнил Сашу Разумову, которая, мне кажется, повела бы себя так же в этой ситуации. Стоит еще заметить, что секретарь в штатах – ответственная и довольно хорошо оплачиваемая должность. Например, популярная журналистка «Недели», вспомнив в Штатах свою научную специальность и подучив язык, пошла работать в один из университетов не ассистентом, а секретарем кафедры – и престижнее, и денег больше.

Самолет был признан ВВС неудачным, в серию не пошел, выпущенные машины пошли на рекордные полеты.

Это была безумная идея Сталина – построить 10 000 простых самолетов-бомбардировщиков «Ивановч», которые в случае необходимости, летели бы только в одну сторону (в наличии достаточного количества добровольцев-камикадзе Сталин не сомневался) и одним ударом разбомбили бы Германию (а может быть Англию). Никакая ПВО с таким количеством самолетов справиться бы не смогла. Другое дело, что эффект такого бомбометания явно переоценивался. Конкурс на проект выиграл Сухой. Большая часть произведенных «простых» самолетов (Су-2) были уничтожены мессершмиттами в первые недели войны.

Вылетели они 24 сентября, приземлись 25 сентября, нашли их с воздуха 4 октября. До этого их искали 50 самолетов, десятки пеших отрядов в районе от Читы до Сахалина [Шак]. 5 октября до них добрался спасотряд с эвенком-проводником. В Москву они прибыли 27 октября и прямо со спецпоезда – в Грановитую Палату Кремля. Там их ждало Политбюро.

Коккинаки был не весел. Когда Сталин спросил, почему, тот сказал, что поиски экипажа Гризодубовой привели к гибели его ближайшего друга Бряндинского, комбрига и флаг-штурмана ВВС СССР, с которым они устанавливали этот рекорд и получили звание Героев Советского Союза. Молотов предложил выпить за Бряндинского. Сведения о катастрофе (столкнулись Дуглас и ТБ-3 РН) были засекречены на 30 лет. Те, кто знал и попытался высунуться с предложениями похоронить тела по-людски, были осуждены по 58 статье на 15 лет как японские шпионы. Тела погибших до сих пор в тайге (вынесли и похоронили в Комсомольске только Бряндинского).

Гризодубова, кроме звания Героя, получила квартиру площадью 104 квадратных метра в профессорском корпусе Академии Жуковского на Ленинградском шоссе (позже проспекте). Плюс «Опель». И 25 тысяч рублей. Кстати, после разговора Гризодубовой со Сталиным, то же самое, помимо ордена Трудового Красного Знамени, получил ведущий конструктор самолета АНТ-37 «Родина» Павел Сухой.

Соответствовало майору ВВС, это звание она и носила в начале войны.

Осипенко, проверяя умение Серова летать вслепую (по приборам), допустила снижение самолета до опасной высоты, надеясь, что Серов понимает, что делает – а он давно уже был героем и генералом. Летать любил, тренироваться – нет.

Когда началась Великая Отечественная война, Раскова, используя свое положение сотрудника органов безопасности и личные контакты с И.В. Сталиным, добилась разрешения на формирование женских боевых авиачастей (включая полк будущих «ночных ведьм»). Сама Раскова стала командиром женского 587-го бомбардировочного авиаполка. Полк комплектовался и проходил подготовку на одномоторном легком бомбардировщике Су-2 («Иванов»). Подготовка закончилась в апреле 1942 года, а с июня 1942 года приступили к освоению нового самолета Пе-2 (так как Су-2 почти не осталось – О.Р.). В ноябре 1942 года освоение закончилось. Раскова была строгим командиром, помнившим заветы Чкалова – искать и находить врагов среди тех, кто готовит самолеты. По воспоминаниям, приведенным в [Жест] она лично расстреляла двух техников-мужчин, которые, доставляя горюче-смазочные материалы, замерзли и выпили немного спирта, что заливался в системы самолетов. – Вы не спирт пили, вы кровь наших солдат пили, – сказала она и расстреляла их перед строем.

По некоторым сведениям, 1 декабря 1942 года полк убыл на Северо-Западный фронт в состав 8-й воздушной армии. Задержавшаяся на месте формирования командир полка майор М.М. Раскова при выполнении полета по маршруту Арзамас-Саратов, попав в сложные метеоусловия, 4 января 1943 года погибла – врезалась в гору на берегу Волги [Пуз].

Вместе с ней погибла и вся эскадрилья полка (по мнению Ковтуна – весь полк), которая летела за ней, следуя правилу «делай как я». Раскова, учившая летать по приборам других, сама так летать не умела. При разработке маршрута полета не были приняты необходимые меры предосторожности, она «не заметила» на карте гору, возвышающуюся над берегом Волги на сотни метров и игнорировала опыт главного штурмана полка – мужчины.

Вознесенная еще в 1937 году на вершину славы, Раскова, опираясь на поддержку могущественного НКВД и комсомола, не считалась ни с кем и ни с чем.

пела вся страна вслед за «Веселыми ребятами». За два месяца до этой катастрофы на Волге под Самарой был расстрелян цвет советской авиации («дело Героев»), включая Рычагова и его жену – выдающуюся военную летчицу Марию Нестеренко, которой до этого не дали побить мировой рекорд экипажа Гризодубовой.

Самолеты Деролюфт летали по всей Европе, а ее немецкие летчики – по европейской части Союза. Немецкие пилоты в полной мере использовали практическое знание воздушного пространства после начала войны. Шефом Деролюфта с немецкой стороны был небезызвестный Мильх, создатель Люфтганзы, еврей по отцу, с июля 1940 года генерал-фельдмаршал авиации. По его поводу Геринг сказал, что он сам решает, кто здесь еврей, а кто нет.

В 1942 году мобилизованные летчики ГВФ, объединенные в специальные полки и дивизии, занимавшиеся транспортировкой летного состава, перегонкой самолетов, получаемых по лендлизу, снабжением окруженных войск и партизанов, были переданы в подчинение ВВС.

Гризодубовач попросила направить ее в полк транспортной авиации.

101-й полк имел на вооружении транспортные самолеты Ли-2 и осуществлял снабжение боеприпасами и продовольствием окруженных частей Красной Армии, по заявкам Центрального штаба партизанского движения обеспечивал партизанские отряды и их связь с Большой землей, а также совершал боевые вылеты на бомбардировку военных объектов во вражеском тылу.

Из интервью Гризодубовой порталу «Культура». «Я настояла на том, чтобы меня назначили командовать мужиками. Если честно, генерала хотела получить. И не только, чтобы удовлетворить собственное тщеславие. Славы у меня предостаточно было, есть и будет. А генералов баб в армии, как не было раньше, так и теперь нет. Хотя все талдычат: женщины у нас равны с мужчинами. Ни хрена они не равны. Во время войны женщин офицеров воевало почти миллион человек. И ни одного генерала никто не получил. Если бы я создала прецедент, всё пошло бы по-иному. А неравенство я на своей шкуре испытала…»

Желание стать генералом, причем как можно быстрее, привело к последствиям, чуть не ставшими трагическими для Гризодубовой. Ее жалоба на любимца Сталина Голованова, ставшего за год командующим авиацией дальнего действия, за предвзятое отношение к летчикам (полку не присваивали звание гвардейского, что давало бы ей право стать генералом) была рассмотрена партийной комиссией (Шкирятовым-Маленковым). Жалоба, после письменного объяснения Голованова, носившего обвинительный характер против Гризодубовой, была признана ложным доносом на командующего АДД, что в военное время рассматривалось как измена и дело передали в военный трибунал. Спас Сталин – с должности командира полка он Гризодубову снял, но и от трибунала освободил. Ее полк после ее снятия в мае 1944 года через полгода получил звание гвардейского, бывший заместитель, в особых подвигах и талантах не замеченный, получил генерала, а потом и Героя.

У ее коллег – командиров соседних полков – грудь после войны была иконостасом из орденов, включая звезды Героев. Гризодубова, совершившая 200 вылетов лично, получила во время войны только один орден – Отечественной войны первой степени. И партизанскую медаль – ее дал Пономаренко по требованию партизан.

После войны, ни дня не медля, уволилась из армии, не приняв предложение маршала авиации Новикова стать командиром дивизии, что сразу давало ей генеральские погоны. Пыталась даже отказаться от пенсии – в 1945-м ей было всего 35 лет. «Мне – пенсию?! Я что, старуха какая-то?». Новиков вызвал ее к себе: «Ты, Валя, не дури! Откуда знаешь, что завтра будет? Приказываю оформить пенсию». Потом она ее сильно выручала…