Записки военного коменданта Берлина - стр. 8
В нашем доме в Марьиной Роще почти никогда не работал лифт, папа просил поменять нашу квартиру на 5-м этаже на другую, пониже. Однажды он посадил меня в машину и мы поехали на Сокол. Тогда был такой фокусник-иллюзионист Сокол, но оказалось, что он не имеет отношения к названию станции метро, тогда конечной. Сокол – так назывался поселок, который теперь попал в черту города. Там, на Соколе, в «генеральском доме» папе дали квартиру на 2-м этаже. Она состояла из анфилады смежных комнат, которые все выходили в длиннющий коридор, кухня была маленькая, а прихожей не было вовсе, зато была отдельная кладовка с мусоропроводом, в которую выходило сразу 2 или 4 квартиры, смотря по их расположению в подъезде. Папе не хотелось переезжать, но так было надо. Он купил мне в утешение плетенную из пластмассовых ремешков сумочку, и мы угрюмо отправились собирать вещи. В этом доме папа прожил до своей смерти в 1981 году, там до сих пор живет моя мама с моей дочерью и ее семьей. На доме висит много мемориальных досок. (Ах, никто не вспомнил, мой дорогой папа, даже в этом, 2002 году, когда тебе исполнилось бы 100 лет, что почти 30 лет, еще служащим генералом, среди других и ты с семьей жил в этот доме…)
В каждом подъезде было по два входа: парадный и черный. Над нашим парадным подъездом помещалась большая комната, которая была как раз в нашей трехкомнатной квартире. Все остальные квартиры были двухкомнатные. Наша семья, по сравнению с остальными, жила шикарно. К этому времени мы опять стали жить с бабушкой, и нас было пять человек в семье. А в такой же, как у нас, квартире на девятом этаже жили три семьи: вдова подполковника Данченко с дочкой Наташей; капитан Петрунин с женой, дочкой и тещей; майор Данько с женой и тремя детьми. Правда, лет через 5–6 их расселили по отдельным квартирам. А тогда я просто поражалась, как они умещались все в такой тесноте. По правде говоря, редко кто из москвичей жил в те годы лучше. Мой муж, Сергей Борисович Симаков, рассказывал, что у них в Лучниковом переулке жило практически 3 семьи в одной комнате: дедушка с бабушкой, он с папой и мамой, его дядя с женой и дочерью, и еще где-то помещалась домработница. Но и это было не самое худшее. У нас в классе мало кто жил в кирпичном доме, большинство семей ютилось в бараках, где не было ни воды, ни туалетов, ничего из удобств, кроме керосинки.
Наш дом строился не сразу. Перед войной была выстроена та часть, которая выходила на Ленинградское шоссе, наше крыло после войны уже строили пленные немцы, оно выходило окнами на Всехсвятскую церковь, окруженную большим кладбищем; а году в 60-м было пристроено еще одно крыло, по улице Алабяна. Весной 1954 года, когда мы переехали на Сокол, двора у нас никакого не было, а текла по задворкам нашего дома грязная речка – Таракановка, по берегу которой стояли бараки. Речка текла мимо кладбища к Новопесчаной улице. Ее потом очень быстро забрали в трубу, половину кладбища срыли и поставили на этом месте гаражи. На пустыре перед бараками были три глубокие воронки, они были наполнены водой, и мы плавали по ним на плотах. Вообще, на Соколе было весело. Все время что-то строилось, менялось, и мы, конечно, везде лазали и устраивали себе какие-то штабы, жилища, логова, сносили туда какую придется стащить со стола снедь и все это вместе поедали. На улице мы толклись постоянно, но и учились хорошо. Когда я была во втором классе, школы сделали смешанными, и к нам пришли мальчишки, все с бритыми затылками и челочками на лбу. С мальчишками мы не дружили – это было не принято, но влияние друг на друга мы оказывали несомненное.