Записки штурмовика (сборник) - стр. 20
Сначала я лежал один в маленькой комнате, потом меня перенесли в большую палату, где кроме меня находилось еще пять человек. Все они перенесли тяжелые операции. Один из них слабым голосом спросил меня, принадлежу ли я к национал-социалистам. Я, конечно, ответил утвердительно. Тогда мой сосед, худой человек с морщинистым лицом, насмешливо спросил меня, знаю ли я признаки арийской расы. Я ответил, что ариец должен быть высоким, светловолосым, голубоглазым. Тогда мой собеседник спросил меня, видел ли я вблизи Гитлера и Геббельса и очень ли они похожи на арийцев. Я не знал, что ответить, и послал моего собеседника к черту. Однако действительно: Геббельс маленького роста, черноволосый, нос у него длинный, горбатый, уши торчат. У Адольфа Гитлера темные волосы и глаза, он тоже не похож на картинки, где нарисованы настоящие германцы. Я спросил об этом Дросте. Он смутился, но обещал выяснить этот вопрос у знающих людей.
Через два дня Дросте мне все объяснил. Оказывается кроме светлой северногерманской расы есть еще другая арийская раса, не то «динарская», не то «данарская». Людей, относящихся к ней, очень мало, но они стоят даже выше северных германцев. Именно к этой расе относятся Гитлер, Геббельс и другие наши вожди, не похожие на арийцев. Я с торжеством рассказал это моему соседу. На это он так засмеялся, что у него из горла пошла кровь, пришлось вызывать сестру. А я в этом ничего смешного не вижу. Ну, на сегодня хватит.
17 ноября 1932 г.
Чертовски медленно проходит время в больнице. Книгу Гитлера я больше не читаю – слишком устаю от чтения. Болтать не с кем, даже того худощавого коммуниста куда-то увезли; говорят, его состояние безнадежно. Вместо него моим соседом оказался какой-то человек с забинтованной головой; не разберешь, молодой он или старый. Сестра рассказывает, что его страшно избили штурмовики. За что – она не знала. Было бы занятно, если бы этот парень оказался из Фельзенэка. Ну и везет мне на соседей!
Вчера приходила мать, принесла мне два бутерброда. Мне стало ее жаль, и я дал ей пять марок. Говорить нам с ней было не о чем: меня не интересуют ее дела, а ее мои. Она посидела, повздыхала и ушла.
От нечего делать я думаю о себе самом. Иногда мне кажется, что я интересуюсь только едой, пивом, папиросами и женщинами и ничем не отличаюсь от тупого Лемана. Потом начинаю думать, что я настоящий национал-социалист и готов все отдать для того, чтобы победил Гитлер. Мне очень жаль, что не с кем поговорить об этом. Наш командир фон Люкке – бывший офицер, и я не осмеливаюсь его о чем-либо спросить. Он и так ругал меня за то, что, по его словам, я очень много философствую. Дросте неплохой товарищ, но он знает не больше меня. Из всех национал-социалистов, с коими я встречался, умнее всех Грейфцу, но я убежден, что он не верит ни в бога, ни в черта. Ну, надо кончать – идет доктор.