Записки простодушного. Жизнь в Москве - стр. 10
Но, по чистой совести, это не была липа. Мы делали эту работу с увлечением. Хотя она не дошла (не по нашей вине) до практической реализации, её результаты могли быть использованы в информатике и прикладной лингвистике.
На деньги, полученные в Совмине, я смог купить отличные чешские стулья – взамен стоявшего у нас старья. Когда мы вселялись в новую кооперативную квартиру, у нас не было мебели, и сердобольная сотрудница института, секретарь партбюро, недорого уступила нам свою подержанную мебель. К сожалению, вместе с мебелью мы завезли в квартиру ещё и клопов. На эту тему есть хороший анекдот (из серии так называемых абстрактных анекдотов):
Хозяйка предупреждает гостя: – Не садитесь на этот диван. Там масса клопов. – Почему же вы его не выбросите? – Мы выбрасывали, но они приносят его обратно.
Письма трудящихся
Других дополнительных заработков было мало: иногда рефераты лингвистических работ, иногда ответы на письма трудящихся. За письмо – ответ трудящемуся – плата совершенно мизерная. Это скорее развлечение – до того эти письма были иногда смешны и забавны. Помню, в одном письме предлагалась такая этимология слова марципан: «Слово польское. Пани или паненка, получая из рук пана это кондитерское изделие, благодарили: Мерси, пан!» (В действительности – слово из итальянского marzapane, имеющего арабские корни). Но были и письма, которые заставляли задуматься о точном значении некоторых слов и понятий, например, о воинских чинах и званиях, а также о дворянских титулах в дореволюционной России и об их градации. Я знаю теперь, что барон ниже графа, что штабс-капитан не выше капитана (как я всегда думал), а ниже, что ротмистр – кавалерийский офицер, соответствующий чину капитана в пехоте и т. д.
Что читали и смотрели?
(Интересно ли это вам?)
Уже с пяти лет я был большой книгочей, а в Москве моя любовь к литературе разгорелась с новой силой. Я, провинциал, «открывал Америку», знакомился с творчеством замечательных поэтов – Мандельштама, Волошина, Цветаевой, Заболоцкого. Поразило одно из последних стихотворений измученного сталинскими лагерями, смертельно больного Заболоцкого – искрящуюся радостью жизни, весельем, юмором замечательную «Поэму весны»:
Поразили трагическая судьба и стихи Николая Гумилёва,