Записки на поверхности. Рассказы и миниатюры - стр. 36
На той стороне люди. У меня не отложилось, в каких они существовали декорациях: комната, кабинет, лаборатория… Кажется, ни в каких. Просто люди на голубовато-белом фоне. Женщин больше, чем мужчин. Так, вот она, смерть. Иной мир. Та сторона.
– Ну, вот, я здесь, – сообщаю я тем, кто меня встретил, словно и так не понятно.
Среди них ни одного знакомого, и уж тем более родного лица, но, кажется, они рады мне. Лица излучают сдержанное дружелюбие. На губах женщин добрые полуулыбки. Обитатели той стороны не красавцы и не уроды – самые обычные люди, каких мы встречаем на улице каждый день.
– Ну, здравствуй, – говорит невысокая, полная женщина с круглым лицом и короткой стрижкой.
Кажется, она среди них главная. Я делаю книксен, окидывая взглядом всю компанию, и слышу нестройный добрый смех. Возникает ощущение, что я их всех знаю, но не помню.
– Какой был во всём этом смысл? – Спрашиваю я, имея в виду свою бездарно проползшую жизнь.
Не пролетевшую, а именно проползшую, словно больная, на всю голову контуженная черепаха. Здоровые черепахи гоняются так, что не уследишь. У многих знакомых эти как бы медлительные существа сбегали на прогулке. Моя жизнь никуда не сбегала. Она тянулась клейким, противным сиропом, только изредка превращаясь во что-то по-настоящему вкусное. Я не сожалею, что она закончилась в тридцать шесть. Туда ей и дорога.
В ответ на мой вопрос люди начинают переглядываться, загадочно улыбаясь. Им, видите ли, смешно.
– Ты сбилась с дороги, – сообщает мне то, что я и сама знаю, симпатичный высокий брюнет в очках. – Забыла, как правильно.
– А как правильно? – Спрашиваю я оторопело.
– Правильно живёт твоя дочь. Бери пример с неё, – говорит полненькая. Я в недоумении. Что угодно ожидала услышать, только не это. Я что, должна постоянно ныть, как она? Что же в этом правильного? – Она рисует, – напомнила моя собеседница. – Получает впечатления и фиксирует их в своих рисунках. Смысл в этом. Другого нет.
– Но я не рисую!
– Ты пишешь стихи, – в полных, белых руках появляется моя старая тетрадь, куда я записывала в студенческие годы свои как бы стихотворные позоры-кошмары. – Узнаёшь? – Ещё бы не узнать! Я готова провалиться со стыда, а в руках пухлого ангела, в чём у меня уже нет никаких сомнений, появляется другая тетрадь. Я начала записывать в неё стихи шесть лет назад. Три года назад бросила. Они все гадкие: о несчастной любви, одиночестве, крушении надежд. На кой чёрт они сдались?
– Теперь это не имеет никакого значения. Я уже здесь, – умничаю я.
– Тебе рано сюда насовсем, – говорит невысокий, коренастый блондин средних лет, и его слова подхватывают все женщины, кроме одной. Полненькая молчит. Высокий брюнет в очках только кивает согласно.