Записки лжесвидетеля - стр. 101
– И гордиться тебе ими нечего. Вообще стыдно прятаться за прабабушкины юбки. Ты сам должен отвечать перед людьми.
– Бесспорно. Я и отвечу. Только за что же такое предстоит мне столь сурово отвечать? И почему ты решил, что судьей мне можешь быть именно ты?
– За что – ты сам должен знать!
– Вот это верно, но…
– А я… Да хотя бы потому, что у меня тоже был дед…
– Это довольно естественно. Так обычно и бывает. Только отчего ты так волнуешься?
– Не ерничай! По крайней мере, мой дед был действительно честным человеком!
– Не то что мой, ты хочешь сказать…
– Этого я не говорил. Очень плохая привычка – передергивать. Вот так, наверно, и все в твоих россказнях. Плохо это все пахнет…
Когда Леха входит в роль морального оракула «центровых» московских диссидентов, он начинает умно улыбаться и говорить нараспев, явно любуясь – нет-нет, не собой, но дивной красой сонма небожителей, к мудрой жизни которых он был милостиво приближен, как скромный служка. Должен признать, что в этом отношении скромность его была неподдельной и какой-то самоуничижительно-религиозной, что ли. Или – сектантской? Это уж кому как больше нравится. Как-то раз он совершенно взахлеб и в каком-то сомнамбулическом полузабытьи рассказывал мне в камере ШИЗО – штрафного изолятора, что дважды был на кухне у самого академика Сахарова! И пил там чай!! А однажды из комнат вышел сам академик и что-то ему сказал!!! Что-то вроде «Верным путем идете, господа!» И вернулся обратно в комнаты. Кажется, он помнил даже, сколько ложек сахарного песку положил себе тогда в чайную чашку. Теперь ему предстояло этот свет несказанный нести в мир. Но в нашем лагере почему-то собрались не настоящие политзэки, способные оценить тончайшие флюиды божественной мудрости и непогрешимой моральной чистоты, источавшиеся чрез его посредство с помянутой кухни, но дикие варвары, мало кто из которых способен был понять высшие ценности, к каковым по милости судьбы он, недостойный Алексей Смирнов, оказался прикосновен. Ну, что ж! Следует запастись терпением и – разъяснять, разъяснять, разъяснять всем этим реакционерам и мракобесам свет московского либерализма и истиной демократии. Надежды мало, но что-нибудь, может быть, да поймут… Бедный академик Сахаров! Вот уж воистину лучше умный враг, чем…
– Понимаешь, что такое плохой запах? – самозабвенно поет Леха. – Это, брат, такое… Чувствовать надо! А у тебя… Все, что ты говоришь… Не-ет, это все не то…
– Н-да? Ну, расскажи то́, расскажи свое. Я ведь не мешаю.
– Еще бы ты мешал!
– Ну вот, опять – двадцать пять! Да говори ты, ради Бога!