Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века - стр. 9

. Стремясь выражаться «приятно и заманчиво», авторы текстов для детей воспроизводили стиль общения с ребенком, принятый в дворянской детской («нянюшкин» тон, уменьшительно-ласкательная лексика, наставительные интонации и т. д.). Естественное в речевом обиходе выглядело нарочито сентиментальным в печатном тексте, но своего языка у русской детской литературы XVIII – первой половины XIX века не было. Несмотря на литературную несамостоятельность, русские издания для детей помогали осваивать культурные формы общения с ребенком и корректировали стиль Домостроя, царивший в русском семейном быту.

Рассказы о девочках и их куклах считались увлекательным и полезным чтением. Современники полагали, что «читать их похождения, значит, как бы видеть оные в действии»[20]. Кукольные истории наставляли, как лучше и полезнее проводить досуг, подсказывали «правильные» сюжеты для игр, учили бережному отношению к дорогой игрушке, давали на примерах кукол азы гендерного, сословного и духовно-нравственного воспитания. Литературные тексты транслировали не только религиозно-этические идеи и просветительские образцы, но также житейские суеверия и сословные предрассудки (их хватало в избытке у самых просвещенных авторов).

Первоначальный корпус кукольных историй составился из произведений назидательных жанров (рассказов, повестей, бесед, притч и аллегорических сказок), ставших нравственным чтением для всех членов семьи. Притчевая природа обеспечивала нравоучительным текстам долгую жизнь, а содержавшиеся в них наставления отвечали «вечным» задачам воспитания. Писатель-моралист XVIII века утверждал: «…я думаю, что ничего нет приятнее, как видеть детей хорошего поведения, с ревностью исправляющих свои должности, и кои при том умеют забавляться, не нанося своими забавами другим беспокойствия»[21]. О том же самом радели издатели последующих эпох. Они использовали готовый нравоучительный материал, не стремясь к сюжетной новизне, зато живо откликались на реалии повседневного быта и моды, стараясь быть занимательными в житейских подробностях. Это сближало кукольные истории с бытовой повестью, богатой «натуральными» деталями и тоже назидательной.

Своей литературной славе кукла обязана культуре романтизма, в которой детская игрушка впервые предстала живой. Назидательная и просветительская традиция отказывала кукле в жизни, считая чем-то предосудительным детское воображение, оживляющее игрушку. Первые переводы на русский язык сказки Э.Т.А. Гофмана «Щелкунчик и мышиный король» содержали множество наставительных оговорок: малолетних дворянок убеждали в том, что кукла не может думать и говорить, а девочке из хорошей семьи неприлично давать волю своим фантазиям. Романтизм «оживил» куклу и провозгласил право ребенка на воображение. Со временем ожившие куклы стали типичными персонажами детских книг, но без «страстей» и «крайностей», присущих литературе романтизма.