Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века - стр. 1

Игры дворянских девочек с различными типами кукол (литография П. Вдовичева, 1830–1840-е)

Старинная литография изображает детскую комнату в русском дворянском доме. Сделал рисунок и вырезал на камне Петр Вдовичев, гравер и владелец мастерской, существовавшей в Петербурге в 1830–1840-е годы. Вдовичев занимался изготовлением литографических картин и картонажных игр, среди которых были разрезные картины (пазлы). Для их изготовления печатались литографии, наклеивавшиеся на картон и разрезавшиеся на замысловатые фигуры. Возможно, литография с видом детской комнаты и играющих детей была выполнена Вдовичевым для настольной игры.

Куклы и аксессуары для кукольной игры воспроизведены литографом с точностью и в деталях – именно такие игрушки продавались в игрушечных лавках обеих столиц и привозились русскими дворянами из зарубежных вояжей. У кукол, которые сидят в коляске или лежат в кроватке, восковые головки с нарисованными лицами и тряпичное тело, обшитое лайкой. Части кукольного тела соединены тканью или кожей, что делает их удобными для игры в дочки-матери. Куклы со съемной одеждой подходят для уроков по шитью и рукоделию, обязательных для каждой девочки. Иное предназначение у кукол, закрепленных на подставке: они радуют глаз модным французским платьем или живописным крестьянским нарядом. Такие игрушки украшают домашнюю половину дома подобно картинам, вазам и скульптурам.

Пространство картинки, изображающей девичью игру с куклами, замкнуто стенами детской. За ее пределами располагается мир взрослых. Замкнутость пространства нарушает вошедшая дама (мать или гувернантка): она пришла, чтобы позвать к себе старшую из девочек (книги в руках у обеих напоминают о взрослых обязанностях). Девочке не хочется отрываться от игры, да и наставница словно медлит в дверях: створка двери на взрослую половину не распахнута, а только приоткрыта.

Такой предстает игра в куклы на литографии старого петербургского мастера. Так ли было на самом деле? Мемуары и исторические документы свидетельствуют: социальные практики, воспитательные методы и семейные обстоятельства в русских семьях были разными. В 1820–1840-х годах у девочек из семей петербургских аристократов, а именно такая семья изображена на картинке, имелись дорогие куклы и аксессуары для кукольной игры. В семьях провинциального дворянства подобные игрушки были редкостью. Но и там, где они встречались, куклы не часто попадали в детские руки, ведь восковые или фарфоровые головки легко бьются, ручки-ножки быстро ломаются. На литографии, изображающей детскую, воцарился рай – девочки могут вдоволь наслаждаться игрушками и кукольной игрой.

Выражение «девочка и кукла» стало формулой, закрепившей предметно-символическую связь между игрушкой и ее обладательницей. В этнографических, психологических и социальных науках существует множество трактовок этой связи. При всей разности подходов между ними есть принципиально общее. Связь «девочки и куклы» основана на экзистенциальной, возрастной, социальной «незавершенности» участниц игры: кукла больше, чем предмет, а девочка меньше, чем женщина. В игре осуществляется потенциальная завершенность: кукла как бы оживает, а девочка как бы становится взрослой женщиной. В этом «как бы» – отражение магических представлений о кукле как предмете для ритуальных действий и обрядовых практик. Участницы игры в куклы растворяются в придуманных ролях и воображаемых образах.

Описание девочки с куклой – устойчивый мотив в культуре. Коннотации данного мотива разведены по разным эмоциональным и семантическим полюсам – от невинного любования до сексуального желания, от сладкой грезы до приземленной реальности, от эстетического наслаждения до потребления. Этот диапазон сужается в текстах для детского чтения: набор мотивов ограничен, а толкования не выходят за пределы общепринятых истин. Ограничения и упрощения образа искупаются богатством житейских и психологических деталей. Статус события в текстах для детей получают бесценные «мелочи жизни», будь то именины куклы или шитье кукольной одежды. Простота историй для детского чтения осложняется взрослой рефлексией над принципами воспитания.