Запасный вход - стр. 77
Оленька возмущенно дернула головой, возвращая клубок на место.
– Я беспокоюсь о его здоровье, все смотрю на него, смотрю, ну, абсолютно непроницаемый, ни единой эмоции, все, что ли азиаты такие, даже на раны свои не реагирует.
– Да? И где это ты их увидела?
– Мам, перестань, я сама пули извлекала, вот это меня и смущает, может в больницу его, а?
– Пули… Какие пули?
– Вот эти самые, – она потрясла жестяной коробочкой, в которой точно перекатывалось что-то металлическое.
– Ну, пули может и есть, а ранений нет. Можешь снимать повязку.
– Что? Уже затянулись? – она подошла к больному:
– Простите, я вас немного побеспокою, мне нужно осмотреть рану.
«Больной» таращился раскосыми глазами, на нее, на повязки, отворачивал голову, фыркал. Она сняла бинты с предплечья и удивленно уставилась на то место, откуда вчера еще извлекала пулю.
– Аааа, ты и так можешь?
– Могу, конечно, но нее до такой же степени, продолжая мелькать спицами, ухмыльнулась Арина. Ты, куда его пожитки упаковала?
– В мешок и в сенцы, ты же сама сказала…
– Пойди-ка проверь, на всякий случай.
Оленька вернулась с пустым мешком и с недоумением.
– Маам, а это вообще, кто? – спросила, указывая глазами на лежащего, под одеялом мужчину.
– Как кто? Человек, во плоти.
Оленька задумчиво расправляла и складывала мешок.
– А те, пятеро, мы, когда ими займемся?
– А ими уже занимаются.
– Кто? Где?
– Доктора, в «желтом доме».
– Как, они живы?
– Живехоньки. С головой, правда не дружат, а так, целы, голубчики и невредимы. Они, несчастные заблудились в лесу, и от страха, им привиделась монгольская конница, жестокая сеча, в которой кому голову отрубили, кому руку, а у кого-то меч до сих пор в груди торчит. Вот так-то. Наши леса, они особенные, нечего блукать, если тропок не знаешь.
– А этот, он… – опять показывая на уже спящего, и как оказалось здорового мужчину.
– Ван? Так ты его называешь…
– Это ты его так назвала! – раздражаясь, она повысила голос, – он, что тоже исчезнет?
– Может и я, назвала, а может и ты. Не исчезнет. Перемещённый он. А переместиться из другого пространства может только тело. Поэтому, ножичек его никому вреда не нанесет, да и пули наши, тоже его не возьмут, а все, что ты выковыривала, зашивала, обрабатывала антисЭптиком, – она произнесла это слово с легкой ноткой презрения, это был морок, для сохранности твоего же душевного здоровья. Ты же в «желтый дом» еще не собираешься? Нет? Ну, иди ко мне моя маленькая, бедная моя девочка, как твоя ножка? Не болит?
Уткнувшись в мамины колени, Оленька не знала, плакать ей или смеяться.
– Мам, а пули?