Заноза Его Величества - стр. 10
Потому что, если свеситься вниз — открываются совсем другие пейзажи. Видно, что и здесь пролетариат вджобывает.
Под окнами мощёный камнем двор, по которому снуют слуги, таская какую-то утварь, мешки, провиант. Так что грех жаловаться. Королева, чай, не кухарка.
Хотя вон та большая сковородка, что дородная женщина в переднике проносит в руках, мне бы очень пригодилась, когда мой новоиспечённый муж опять заявится делать своего наследника.
Поварёнок следом как раз тянет на вытянутой руке пару нещипаных кур, когда я буквально размазываю о неоштукатуренную снаружи стену крошечный окурок.
— Я фей, — всё же снисходит до меня мой зелёный друг по папироске.
— Да? Ну хорошо, что не говорящая плесень, — усмехаюсь я, устраиваясь на подоконнике удобнее. — Только чем докажешь?
Он недовольно дёргает головой с салатовыми кудряшками и выразительно смотрит на бархатный берет с потрёпанным пером, на который я села. Я тоже разглядываю парня, пока он гипнотизирует мою и не думающую сдвигаться задницу.
Одет он как паж: бледно-зелёный камзол с пышными рукавами, обширные бриджи поверх когда-то чистых колгот в обтяжку. Лакированные туфли с пряжками (одной). В общем, костюм пажа для детского утренника. Только возраста паренёк уже не детского, а подросткового, дерзкого. И рукава ему коротки. И на коленке — дыра. А ещё у него крылышки. Сетчатые и закруглённые, как у стрекозы.
И этот переходного возраста фей, одетый не по возрасту и не по размеру, под моим насмешливым взглядом начинает подозрительно копошиться где-то в районе пояса. Интересно, что же он собрался предъявить мне в качестве доказательства своей мужественности?
— Ай! — подскакиваю я от неожиданности, потому что в руку мне втыкается крошечная шпага. А фей с невозмутимым видом убирает в сторону помятый моей «мадам Сижу» берет.
— Ты совсем сдурел что ли?! — выступившая капелька крови тут же вызывает стойкое желание отобрать у этого засранца его зубочистку и наподдать как следует. Тем более я в явном весовом преимуществе. — Или ты бессмертный?
— Ты села на мой берет… тётенька, — убирает он шпагу в ножны.
— Сам ты тётенька! — предусмотрительно отсасываю я кровь из ранки, а то мало ли у них тут, в их антисанитарии. И сплёвываю, а то неизвестно что до этого он делал этой своей шпажкой.
— Я Карл. А ты ничего. Крутая.
— Правда? — потираю я уколотую руку. — Это потому, что когда я была в твоём возрасте, мы не курили травку. Не курили, Карл! — усмехаюсь я, поджав озябшую ногу как цапля. — И ты не кури, а то не вырастешь.
— Ха-ха, — передразнивает он и встаёт. Во весь свой исполинский гномий рост. Натягивает на голову берет. Одёргивает камзол, пара золочёных пуговиц на котором вырваны с мясом. Равнодушно рассматривает оторванный кусок ткани на рукаве и, засунув его в прореху, прищуривает на меня подбитый глаз. — Она хорошая, Катарина. Не слушайте, что бы про неё ни говорили.