Занавес памяти - стр. 32

– Катя, клянусь… я никогда больше… Да я лучше сдохну! Ты только не бойся меня!

– Грозный, опасный, непредсказуемый тип. Но никто не трусит. – Катя улыбнулась, решив снизить градус. – И почему ты из-за таблеток расстроился? Они от инфекции защитят. Мало ли, в путешествии возможна антисанитария, мы же не знаем, какие условия на горе Ида, правда? Я сама таблетки горстями глотаю, когда голова болит или спина. Подумаешь…

Он обнял ее крепко, зарылся лицом в ее волосы. Катя обвила руками его шею.

– Не оттолкнула… – Он страстно целовал ее плечи, шею, багровые синяки на коже. – Одно целое мы с тобой.

– Еще не совсем. – Катя заглянула ему в глаза. – Станем единым целым мы после одной вещи.

– Какой? – Он наклонился к ее губам.

– Ты должен открыть мне, о чем рассказывал Вилли Ригелю тогда здесь: как ты нашел всех, кто тебя истязал в плену, в чеченском ауле. И покарал. – Катя была очень серьезной, почти требовательной.

– Я их всех убил. Знаешь, сколько их? Я настоящий серийник.

– Нет. То было справедливое возмездие. Но и оно – непосильный груз. Нельзя это тебе нести одному. Я твоя жена. Разделим пополам.

– Хорошо, – ответил Гектор. – Я тебе все расскажу.

– А я – тебе. – Катя помолчала. – Тоже есть что. Поверь.

Окрестности Кукуева

Звали ее Улитой в Кукуеве с детства. И она всегда любила собирать грибы в лесу. И сейчас брела сквозь ельник, зорко смотря себе под ноги, выискивала пни, усеянные опятами. Насолить опяток на зиму – мировой закусон под «слезу». «Слезой» всегда грешил Карп, алкаш запойный, однако нужный Улите человек в домашнем хозяйстве. Карп вскоре явится ей подсобить – починить гнилой штакетник, заделать в нем дыру. Вот и нужно опят насобирать ему на ужин. Кроме опят интересовали Улиту красные мухоморы: на них вдруг взлетел спрос. Но вместо красной шляпки в белых крапинках Улита узрела две бледные поганки. И возликовала душой.

Яд смертельный сам плыл к ней в руки! Она с усилием нагнулась (годы, годы, проклятые!) и бережно, почти любовно вырвала «бледнух» с корнем из влажной лесной подстилки. Месяцем раньше она уже использовала их смертельные дары: накрошила вместе с червивыми яблоками и свекольной ботвой в корыто и поставила смесь к дыре в заборе. Дыру проделали два юных кабанчика и свинья – живность односельчан, они подрыли штакетник Улиты, а затем прорвались в дыру, разорили, потоптали грядки, пожрали ее молодую морковь и капусту, похозяйничали в парниках. Улита отправилась к хозяевам свиней требовать возмещения ущерба, но те лишь руками развели – свинки, мол, выскочили сами из огороженного рабицей загона и убежали. Улита получила извинения, но не деньги. Она верила: свиньи к ней нагрянут опять – и приготовила им угощение с «бледнухами». Свиньи пришли и нажрались из корыта. Подохли, твари! Их посинелые вздутые туши вывозил грузовик санэпиднадзора – грешили на «африканскую чуму».