Заморская Русь - стр. 82
Стал передовщик отговариваться, чтобы на Камчатку ему с нами не возвращаться. Но мы собрали сход и приговорили, чтобы плыл: слыханное ли дело – вернуться без передовщика, да еще служилого? Затаскают по сыскам. В то самое время великоустюжский купец Афанасий Бахов с иркутским купцом Жилкиным на устье Анадыря построили бот «Перкун» и пошли на нем к востоку, искать матерую Калифорнию, но попали в шторм. Только мы с острова ушли – их волнами выкинуло неподалеку от нашего зимовья и в щепки разбило о камни. Ватага спаслась и зимовала на острове, когда мы были на Камчатке. А Басов вдруг занемог и говорит: «Видать, кто-то казенное добро расхитил».
Начал он просить у коменданта приказ на охрану склада и пакетбота на Командоровом острове. Но пока тянулась писарская волокита, к лету ему стало еще хуже, а как утихли шторма он и плыть-то на промыслы не смог – отправил на остров ватагу с наказом и остался дома, на Камчатке. Ватажка без него зимовала трудно: двое убились, упав со скал, и бобров в тот год на острове не было. Вернулись промышленные только с песцовыми шкурами и рассказали Басову, что жилкинские люди разобрали командоров пакетбот до самой каюты, из его досок построили бот и уплыли, прихватив кое-что из казенного добра.
Тут Емельян и вовсе слег. Вскоре по всей Камчатке случилось большое землетрясение. Сказывали старики, будто в те дни видели возле Петропавловской бухты старого Беринга. А Емелю Басова нашли дома мертвым с истлевшей бумагой. Писана она была языком чужим и так зажата в руке покойного, что разжать ее не смогли: с ней обмыли, обрядили и в гроб положили.
– Так-то все было! – закончил старый казак, отодвигаясь от костра и укрываясь меховым одеялом.
Люди молчали. Кто-то уже спал, иные думали о сказанном. Поговорив еще, бодрствовавшие положили на угли несколько сухостоин со срубленными сучьями и затихли. В сером небе едва поблескивали тусклые звезды. Один бок грел костер, другой студила стекавшая с гор прохлада. Сысой закрыл глаза, а когда открыл их, то принял тлевшие угли за звезды, повел взгляд в сторону, увидел удалявшиеся ноги в чулках и башмаках. Вздрогнув, приподнялся на локте, перекрестился. Никого не было. Привиделось. Курилось кострище, светлело небо, близился рассвет.
Утром тоболяки пожевали вареной рыбы, подогретой на углях, напились холодной наваристой ухи и по холодку ушли на седловину. Спускались они по разбитой конной тропе, то каменистой, то вязкой от таявшего снега, залегавшего по тенистым падям. День был ясный. К полудню путники остановились отдохнуть и перекусить возле ручейка, выбегавшего из-под каменистой осыпи. На вид она была пологой и вполне безобидной, но Сысою вспомнились слова инока, он обшарил ее пытливым взглядом, опасности не увидел, но боязливо поежился.