Замок Камеристки - стр. 61
— Хорошо, поняла. Прошу меня простить. Пойду зализывать раны.
Она сделала очень жуткий и кривой книксен, окликнула своего колдуна и направилась в сторону казарм, даже не дождавшись его дозволения. Не-е-ет. Королевой ей не быть. Точно не быть. Его личный шут — единственное, что может из неё выйти толкового.
Сопроводив Фелицию до её покоев и переодевшись в своих, Элиот двинулся к кабинету. Два королевских стражника молча следовали за ним. В случае чего он мог бы и сам за себя постоять, но королю ведь не положено ходить одному. Он с трудом отбился от назойливого сопровождения советников и министров. Как будто у них совсем не было иных забот, как только следовать за ним по пятам и нудеть.
Фелиция тоже не радовала его. После поединка с Тувэ как с цепи сорвалась. Повисла на нём, требовала внимания, хотя знала — он не приветствует навязчивость в своих фаворитках. Может быть, пришла пора сбить с неё спесь? Впрочем, обычно подобным занималась королева. Это его бывших жён уязвляло наличие у него любовниц, ему-то что? Вот он и не заботился. Леди сами урезонивали друг друга, сами друг от друга избавлялись.
В кабинете его уже дожидались. Только два человека могли явиться и ждать его вольготно на рабочем месте: Камеристка, потому что от неё и так даже в отхожем месте не спрятаться, и Маркиз Конан Бирн, верный друг и канцлер. Камеристка утром уже почтила его своим присутствием. А значит, ждать его мог только…
— Доброго дня, Ваше Величество, — Бирн вежливо склонил голову. Этикет, демоны его раздери. А когда-то, ещё до коронации, он к нему только на «ты» и обращался. Теперь вот… Воспитание ему не позволяло с королём быть менее формальным.
При дворе Конан был его доверенным лицом. Элиот мог поручить ему дело любой секретности, любой важности; Маркиз Бирн — единственный, кто знает, где хранится королевская печать, для чего королю Камеристка и к чему на самом деле стремится Его Величество. Конан был лучшим помощником и поддержкой, которую когда-либо знал Элиот. Друга он ценил безмерно.
— Как поживает супруга? — он перехватил из рук канцлера стопку исписанных мелким почерком бумаг.
Писал Бирн отнюдь не как аристократ. На его работе корявость почерка не сказывалась, так что Элиот внимание на этом не заострял. В отличие от королевы-матери, которая при каждой встрече напоминала Конану о необходимости нанять учителя. Как будто в Лейхгаре канцлеру заняться больше было нечем, только практиковать изящность почерка.
— Радует округлостью форм, — Бирн усмехнулся и опустился в кресло у письменного стола. — Ещё три месяца, и разродится нашим первенцем.