Замок четырех ветров - стр. 11
– Но она очень много есть!
– Да нет же, ты преувеличиваешь!
– Мария мне сказала, что тфой племянниц зъела вчера шесть кусков ветчины! – сокрушался Густав. – А мясо, а сыр, а яйца? Просто erstaunlich! [2] Такой тихий дефушка – и столько ест! Она разорит нас!
– Гусик, ну перестань…
– Я фсегда тебе говориль: нелься быть такой расточительной, mein herz! [3] А портниха? Зачем ты сразу заплатила ей за платье? Гофорил я тебе, она могла еще подождать…
Я не стала слушать дальше и вернулась в свою комнату, чувствуя, как у меня пылают щеки. Решение было принято мгновенно: не имело смысла оставаться в доме, где за мной будут следить и считать каждый съеденный мной кусок.
Утром, после завтрака, я сообщила тетушке о том, что решила поехать с отцом в Шёнберг. Дарья Семеновна была неприятно удивлена и потребовала объяснений. Конечно, я не могла сказать ей, что слышала, как ее муж говорил обо мне. Я сослалась на то, что не могу оставить отца одного, теперь, после всего, что случилось с нашей семьей в Иллуксте. Но так как тетушке было нелегко расстаться с мыслью о бедной племяннице, которую она решительно была настроена облагодетельствовать, мне в конце концов пришлось прибегнуть к нечестному приему и туманно сослаться на некий сон, который меня встревожил, да так, что я теперь не успокоюсь, пока не увижу отца.
– Если с ним что-нибудь случится, – добавила я, – я никогда себе этого не прощу.
– Да что может случиться с Михаилом? – проворчала тетушка. – Он взрослый человек и вполне способен сам о себе позаботиться.
В конце концов мне удалось уломать ее, и я отправилась на телеграф, чтобы послать сообщение о своем приезде.
На другое утро я уехала в Бауск, где меня ждал отец. Прощаясь, Дарья Семеновна сунула мне в руку пять рублей.
– Только Густаву не говори! – прибавила она шепотом. – Ни к чему ему об этом знать…
Я пообещала, что буду аккуратно ей писать, и не без сожаления покинула город герцога Бирона и императрицы Анны [4]. На прощание я все-таки успела купить две открытки: на одной был изображен замок, на другой – канал и красовалась надпись «Gruss aus Mitau» [5]. Я решила, что оставлю их у себя на память о своем пребывании в Митаве. К сожалению, обе открытки погибли во время пожара, речь о котором еще впереди, а пока – пока я еду в Бауск с одним чемоданом, зажатая в тесном экипаже между лютеранским пастором и пахнущей кислым потом крестьянкой, которая всю дорогу что-то жует. Холмы Курляндии проносятся мимо, экипаж подрагивает на поворотах, и у меня такое чувство, словно мне всегда будет 17 лет.