Закулисье - стр. 4
– И вот еще что, вы меня еще слушаете? – снова ожила хрипловатая рация, – чтобы история, как в прошлый раз не случилась, уколите его сейчас по‑быстрому.
– Да он дед уже, а нас тут двое! – подал голос рыжий полицейский.
– Да вас и вчера двое было – колите, раз сказано! – закричал на него голос из рации, после чего в машине повисла тягостная тишина.
– Вот и конец! – подумал профессор, стыдливо краснея, чувствую, как намокают тонкие брюки от паха и до коленей, но не в силах остановить начавшуюся течь.
Второй полицейский достал аптечку, – Николай Васильевич видел, как из черной коробки с красным крестом неумелой рукой мужчина извлекает на свет блестящий шприц с играющей жидкостью.
– Извини, дед! – обратился к нему рыжий, и в его голосе профессор почувствовал глубокое и неподдельное сочувствие.
– Ага, извини! – поддакнул ему полицейский с фамилией Лопатин, но тот уже безо всяких эмоций, – мне бы и самому не хотелось, но раз приказано – куда ж мне девается‑то?
В мозгу у Ларинцева крутилось множество извинений, – хотя за что мне извиняться‑то? – задала вопрос его рациональная составляющая. К извинениям примешались слова горечи и досады, фразы, окутанные просьбой и мольбой, прикрытые горькими слезами умиления. Но проклятый ком не позволил сложиться в слова бессвязным звукам.
– Да вы… это… да не то… не до… не на…, – запинался профессор, когда задняя дверь его тюрьмы приоткрылась и в мерцающем свете фонарного столба появились крупные головы полицейских.
И тут с профессором психологии случилось настоящее зимнее чудо. Еще недавно бесполезные, ослабевшие ноги, с теперь уже подозрительно мокрыми и пахучими коленями, вдруг резко выпрямились и ударили в скулу рыжего полицейского – один, второй, третий раз. Верзила смешно взмахнул руками и повалился на спину, издав громкий шум на всю улицу. Но к несчастью профессора не сплоховал Лопатин. Продолжая сжимать шприц в левой руке, его правый кулак сильно, но без замаха два раза врезался в подбородок профессора. Челюсть лязгнула, на смену семенящим мокрым дорожками, на щеки Николая Васильевича покатились крупные градины слез. Перед глазами заплясали круги с разбегающимися цветными искрами, а по левой стороне шеи и до предплечья, разлилась обжигающая, ледяная волна жгучей боли. Тело быстро начало неметь, уже через несколько секунд Николай Васильевич с трудом ощущал непослушные пальцы, а еще через полминуты, его разум погрузился в бесконечным, темный сон.
– Ну, вот и конец! – подумал профессор, успев мысленно отметить на прощанье, как за всем этим немыслимым представлением наблюдают с другой стороны улиц три пары любопытных мальчишеских глаз, кажется, один из пацанов держал в руках хоккейную клюшку. На этом разум профессора онемел и кончился.