Законы высшего общества - стр. 24
От перевозбуждения Настя проснулась рано – в половине девятого и принялась названивать Маше, которая совершенно взбесила ее тем, что не брала трубку. Чем она может заниматься в это время?
Сексом.
Спать.
Гимнастикой.
Принимать душ.
Посылать начальницу на фиг, так как рабочий день еще не начался.
Сука.
Наконец Маша ответила.
– Ну, ты где? – воскликнула Настя.
– Мыла голову, извини, – пояснила та.
– Что мы имеем на Максима Гранкина? – поинтересовалась Настя.
Маша помедлила.
– А кто это?
– Писатель!
– Писатель… – задумалась помощница. – А! Он Букера получил!
– Да ты что? – ахнула Настя. – Пропустила я, видимо, это событие…
– А почему ты спрашиваешь?
– Хочу сделать фильм по его роману, – пояснила Настя, но голос все-таки предательски сорвался.
– Ты шутишь?
Маша несколько раз подсовывала Насте «умные» книги, которые считала пропуском на Каннский фестиваль, или хотя бы на Венецианский, или на Берлинский, или же Санденс, но Настя их в силу своего темперамента решительно отвергала. У нее не хватало усидчивости для депрессивных размышлизмов и прочих тоскливых, мрачных, злых произведений, которые, возможно, и были примечательны с точки зрения психологии, анализа, глубины погружения в темные стороны человеческой души, но Настя не была уверена, что эти стороны интересуют ее в должной мере.
Она слишком любила жить, для того чтобы снимать кино о страданиях человеческих.
Но у этого Максима, несмотря на жесткую сатиру – не такую, что атакует в лоб, а скорее вежливую, джентльменскую иронию, несмотря на чисто мужскую агрессию – не дворовую, нахрапом, а спортивную, по правилам, с уважением к противнику, и невзирая на то что не обошлось без типично гормонального высокомерия по отношению к женщинам, – не было в романе ни вселенской тоски, ни обиды, ни жалости к себе, «лишнему человеку», ни обвинений. Его печаль предвкушала радость, злость казалась трамплином к безудержной свободе, а в чисто литературном снисхождении к порокам людским было слишком много страсти, чтобы автор превратился в ворчуна и зануду.
– Нет, – коротко ответила Настя, которая уже устала от разговора. – Не шучу.
Ясно одно – Маша ничего об этом Гранкине не знает, так что смысла толочь воду в ступе нет никакого.
– Маш, я иду спать, проснусь – позвоню, а ты пока разузнай там, что да как, – распорядилась она.
Проснулась Настя от духоты. Жара выбралась из города, в котором ей, видимо, стало тесно, и полезла в деревню. А ведь ночью Настя даже мерзла – закрыла окно, выключила вентилятор, так что комната прогрелась, кажется, до ста двадцати градусов, а она лежала, завернувшись во влажную простыню, и потихоньку испарялась.