Загробная жизнь и бессмертие души. Свидетельства и факты - стр. 75

», – говорит апостол Павел христианам (1 Фес. 5, 1–3).

Но Господь заповедал внимать знамениям времен (Мф. 16, 3). Слово Божие указывает некоторые признаки второго пришествия Христова.

«Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, – предупреждает об этом времени Своих учеников Христос, – ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «Я Христос», и многих прельстят. Также услышите о войнах и военных слухах… Но это еще не конец… Восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; все оке это – начало болезней. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми за имя Мое; и тогда соблазнятся многие… И, по причине умножения беззакония, во многих оскудеет любовь… И тогда придет конец…» (Мф. 24, 4–14). Перед концом Евангелие Царствия будет проповедано по всей вселенной, и, однако, Сын Человеческий, пришед, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8).

«Предсказанное Словом Божиим должно совершиться, – пишет святитель Игнатий (Брянчанинов). – Наш священный долг – благоговеть пред судьбами непостижимыми Господа Бога и, понимая глубокое значение совершающегося, обратить все внимание, внимание усиленнейшее, на усвоение себя Христу, как святые отцы сказали: “Спасаяй, да спасет душу свою”… Над судьбами мира и каждого человека неусыпно бдит Промысл Всемогущего Бога, – и все совершающееся совершается или по воле, или по попущению Божию. Нам должно обращать взоры ума на себя и умолять Господа, чтоб Он сохранил нас в верности Православной Церкви, открыл нам всесвятую волю Свою и непреткновенный путь к Себе, Источнику истинной жизни и спасения».

«Чаю… жизни будущего века». Но много ли разума и силы в нашем чаянии? Не меньше ли, чем в надеждах несмышленого младенца, который твердит, что он вырастет и будет большой, а между тем замышляет новые и новые шалости детства? Чаю? Но чаяние есть успокоительное чувство совершенной уверенности в получении ожидающего нас в будущем добра. А мы не стараемся ли иногда намеренно удалять от себя всякую мысль о будущем? И когда эта мысль приходит на ум невольно, не больше ли бывает страха, чем радости, как будто бы нам не хотелось, чтобы наше настоящее когда-нибудь заменилось обещанным будущим? И это чаяние?.. «Чаю жизни будущего века». Но из всех этих слов исповедания не чаще ли всего мы останавливаемся на одном слове: будущего, с целью ободрить себя в постоянном отлагательстве забот о вечности, приготовления к небу, – в ложном убеждении, что для мысли о будущем еще будет время, а настоящую заботу, любовь, труд спокойно можно отдавать Настоящей минуте? Что это за мир другой, который нас ожидает, об этом мы как будто не имеем никакого понятия. Что за жизнь у нас впереди за гробом, об этом нам как будто нет и надобности думать: придет, увидим. Что значит вечность, открывающаяся перед нами, мы как будто не в состоянии этого представить сколько-нибудь живо. Это ли чаяние?