Заговор русской принцессы - стр. 2
– Уже бегу, государыня, – легкой птахой упорхнула в соседнюю комнату боярышня.
Сегодня Софья не нравилась себе особенно. Лицо выглядело отечным. Государыня посуровела: что за дела, царевна проснулась, а ни одной боярыни рядышком нет! Ковш воды поднести некому!
– Лукерья... Парамоновна! – громко позвала Софья Алексеевна. – Долго мне ждать!
– Иду, государыня, иду! – послышался в сенях встревоженный голос ближней боярыни.
Сначала из-за двери послышались торопливые тяжеловатые шаги, а затем в сенях раздалось спешное дыхание, и в комнату влетела высокая боярыня в летнем кафтане с широкими рукавами. На худых плечах – меховая накидка. В противоположность государыне, Лукерья Парамоновна была необыкновенно тощей. Но держалась она прямо, подпирая высокой шапкой потолок. Лицо у Лукерьи Парамоновны выглядело безликим и бледным, каким может быть только луна, затянутая дымкой облаков. Но черные, чуть выпуклые глаза смотрели зорко, стараясь предугадать малейшее желание госпожи.
Лукерья Парамоновна была постельницей царевны: ей вменялось дежурить в опочивальне Софьи Алексеевны, подправлять подушку, подтягивать простынку, чтобы не сбивалась в складки, а уж если ноженька государыни выглядывала из под одеяла, так ее непременно следовало укрыть. Но чаще всего обязанность боярыни заключалась в том, чтобы поднести царевне прохладного кваску да убрать поутру переполненный горшок.
Нахмурив брови, Софья Алексеевна хотела уже было отругать ближнюю боярыню, но, натолкнувшись на заискивающий взгляд, только ворчливо буркнула:
– Где же тебя носит-то?
– В горле что-то запершило, матушка, – охотно отозвалась боярыня. – Ковшик наливки клюквенной испила. Кажись, прошло. – Восторженно всплеснув руками, беззастенчиво польстила: – Какая же ты красивая, Софья Алексеевна! Век живу, а вот такой красы сроду не видывала!
За что держала царевна подле себя нерадивую боярыню, так это за откровенную лесть. Как тут не поверить сладкоголосой! Иной раз глянешь на себя в зеркало и невольно подумается: а может, не столь дурна, как самой видится.
Но сей раз боярыня перестаралась; и в ее визгливом голосе прозвучали откровенно фальшивые интонации. Но гневиться Софье спозаранку не хотелось.
– Дуреха ты, Парамоновна, – примирительно произнесла царевна. – Какая же из меня краса, ежели на правой щеке прыщ выскочил. Глянька-ка!
Лукерья Парамоновна подалась вперед. Подслеповато прищурившись, посмотрела на лицо Софьи:
– Не видно, государыня.
– Да ты совсем слепая стала! О, как раздуть может! – надула Софья Алексеевна и без того толстые щеки.