Заговор маски - стр. 56
Яролика молчала, в глазах ее плескался ужас. Ей было очень страшно: страшно оставаться, потому что многие знали про ее бабушку, да и про нее догадывались. Но и уходить вот так, резко срываться с места тоже было страшно. А как же родители, маленький Златко? Их небольшой уютный дом?
Горислава поняла, что не может усидеть на месте, она встала, прошлась по комнате и подняла глаза на травницу:
– Но вы поговорили с Остромиром? – спросила она твердо, не так нетерпеливо и восторженно, как раньше.
Всемила покрутила головой, словно не желая говорить, однако, посмотрев на девушку, все же ответила.
– Поговорила, – сказала она. – Он… не испугался твоего дара.
Горислава сделала шаг к ней:
– Что он сказал? – тихо спросила она.
– Что любит тебя, кем бы ты ни была, – ответила Всемила. – Но Горислава, если ты любишь его, ты согласишься с тем, что вам надо уходить. Прознают про вас – схватят всех ваших близких и родных. И заставят либо отречься и оговорить вас, либо – что еще хуже – на помост потащат.
– Тогда я отрекусь, – сказала Горислава. – Сейчас отрекусь, не дожидаясь, пока придут. Мне не нужен дар, если рядом не будет родных. Мама и папа, братья и… Остромир. Они мне дороже.
– От чего ты отречешься, глупышка? Дар – часть тебя. Руку или ногу отрезать хочешь? Да и не нужно им твое отречение, – возразила Всемила. – Им смерть твоя нужна или служба, если продаться захочешь. А вот тебе разве это нужно, девочка? Сгинешь ведь сама, Горюшка! А семье твоей придется смотреть, как ты погибаешь!
– Никто про меня не знает, – упрямо мотнула головой Горислава, – кроме Остромира, а он не скажет. Я не буду пользоваться даром, и он угаснет. Мама говорила, так бывает. Я не могу уйти! Не сейчас! Не когда у нас с Остромиром сладилось!
– Не угаснет он! – твердо сказала травница. – Будешь давить его в себе – он будет ждать и когда-нибудь вспыхнет так, что выжжет все и всех вокруг, а саму тебя откатом убьет. Коли дар есть, его нужно развивать. Горя, если любишь Остромира, лучше оставь. Здесь вам счастья не будет.
– Бабушка… – шепотом сказала молчавшая до того Яролика. – А мы что же тогда, и вернуться никогда не сможем…
Всемила вздохнула.
– Внученьки, если бы моя воля была, я бы никогда вас на чужбину не потащила. Но сгинете вы здесь. Ни я, ни отцы ваши не можем этого позволить. Только поэтому я вас увести хочу.
Губы Гориславы задрожали, из глаз брызнули слезы:
– Правы церковники, – закричала она, – не дар это, а проклятие! Будет нам счастье, будет, не каркайте! А не будет, так пусть мой муж решает, уходить нам или оставаться. Без него никуда я не пойду, и отец мне теперь не указ! – она ожесточенно утерла слезы и сказала спокойнее. – Яре надо уходить. Про нее в деревне давно поговаривают. А про вас и подавно. А я остаюсь.