Загадки Красного сфинкса - стр. 52

Его высокопреосвященство собрался в Компьен, чтобы подписать какой-то важный международный договор. Всю дорогу я провел в седле, потому что в карете кардинал совещался, то с отцом Жозефом, то приглашая кого-то еще, и все это было совершенно секретно.

Так что за двадцать лье я с непривычки отбил об седло всю задницу, еще, между прочим, хранившую следы порки. Но я не роптал. Монсеньеру приходилось еще хуже.

Я никогда не забуду, как перестилал постель. Сдернув большое пуховое одеяло, я застыл: простынь напоминала поле битвы в Шатонёфе – так обильно пятнала ее кровь, пятна бурые, красные и алые – до сих пор не застывшие и жирно блестящие, масло, обильные следы семени… Скрученная в жгуты и собранная складками ткань так и засохла – открывшаяся картина не напоминала о любви, скорее – о пытках или бойне. Я не мог вздохнуть, стоял и смотрел, пока не рухнул на кровать, пряча лицо в ладонях. Это… это сделал я?!

Издержки духа и стыда растрата –

Вот сладострастье в действии. Оно

Безжалостно, коварно, бесновато,

Жестоко, грубо, ярости полно…* –

услышал я тихий голос за своей спиной, и Монсеньер потянул меня за плечо, поднимая с колен. – Не похоже на любовные романы, да, Люсьен?

Я не слушался его требовательной руки и не отрывал ладоней от лица, я рыдал, скручиваясь в узел, грыз мякоть ладони, пытаясь телесной болью заглушить душевную. Все напряжение последних суток – все прекрасное и ужасное – вылилось в этих рыданиях.

Монсеньер больше не пытался меня поднять. Послышался легкий вздох, меня окутал запах яблок и шелест шелка, к моей спине приникло легкое тело, а к затылку прижались теплые губы.

– Простынь сожги, – прошептал он мне в волосы и ушел, спина сразу замерзла, несмотря на последний день мая.

Я добавил пару поленьев и начал жечь, разрезав полотнище на дюжину кусков. Затем отправился в каретный сарай, открыл экипаж и забрал с сиденья Монсеньера подушку из красного сукна. Вернувшись в спальню, я заменил набивку из овечьей шерсти на гусиный пух, пустив под это дело одну из перин.

У передвижения верхом было одно неоспоримое преимущество – я не зависел от скорости кареты, которая, хоть и влекомая шестеркой лошадей, заметно уступала всаднику, к тому же Монсеньер не приказывал гнать во весь опор, мы выехали с большим запасом времени.

Так что мы с Рошфором даже успели искупаться во время очередного сверхсекретного совещания. Река Уаза делала петлю, и медленное течение давало воде прогреться. Выскочив на песчаный берег, мы привязали коней и полезли в воду. Какое блаженство – в жаркий июньский день скинуть с себя все и броситься в реку! Я быстро переплыл неширокую Уазу и отправился обратно, сильно забирая против течения. Затем перевернулся на спину, раскинул руки и закачался на воде, подставив лицо солнцу. В полуденном зное не раздавалось никаких звуков, кроме стрекота кузнечиков, трепета стрекозиных крыльев и далекой-далекой песни жаворонка, что парил в вышине, невидимый в светлом небе. И фырканья Рошфора, который подплыл ко мне и плеснул в лицо водой.