Загадки Красного сфинкса - стр. 44

Веселье резко оставило меня, когда я разглядел низкую кровать со сбитыми простынями, большое черное распятье, ведро и кувшин за узенькой занавеской – и темные глаза девушки, что расстегивала мне куртку.

– Меня тошнит, – предупредил я ее и еле успел высунуться в окно – теперь маргаритки уже не годились для украшения, но через миг их участь стала еще более плачевной – на них приземлился я. Откуда взялся этот садик в центре Парижа – Бог весть, но я был благодарен, что мне не пришлось прыгать на булыжную мостовую или в сточную канаву – я был не в силах, глотнув ночной прохлады, ни остаться в каморке Мариэтт, ни спуститься в общую залу с жарким треском свечей, хохотом и музыкой.

– Прости! – крикнул я девушке, высунувшейся из окошка. – Я перепил. Мне так жаль!

– Приходи еще, – грустно ответила Мариэтт. – Шляпу лови, черноглазый!

Я поймал свою шляпу и повернул за угол, где меня снова вывернуло. В горле саднило, из глаз текло, в ушах звенело – таким нашел меня Рошфор, заявивший:

– Похоже, стрела Амура попала тебе в желудок.

После неудачного похода на улицу Кающихся грешников Рошфор ненадолго оставил меня в покое. Да и не так уж часто он появлялся этим летом на вилле Флери, будучи почти все время в разъездах – часто вместе с Монсеньером. Говорили, что Ришелье становится все более необходим королю, и в ближайшее время решится, будет ли кардинал первым министром. Так что Монсеньер нередко приезжал только спать – после покушения в Шатонёфе он избегал ночевать где-нибудь еще, а так как от виллы до Лувра было приличное расстояние – его вторым домом стала карета. Завидев султан из красных страусовых перьев, покачивающийся на ее крыше в такт лошадиному аллюру, все больше людей во Франции узнавало человека, который в ней ехал.

У меня в хозяйстве тоже были красивые перья испанской курицы, собранные в метелку для стирания пыли. Сегодня была очередь коллекции оружия, что украшала собой кабинет его высокопреосвященства. Со времен военной академии Монсеньер любил оружие, как современное, так и старинное, и на стене гвизарма времен Карла IV соседствовала с колесцовыми пистолетами работы лучших оружейников с Нового моста, а двуручный фламберг – с полноэфесной шпагой.

Я стирал пыль с аркебузы, последний раз стрелявшей, наверное, в Варфоломеевскую ночь, и заметил на замке подозрительное пятно, похожее на ржавчину. Снял со стены тяжеленное орудие, дуло накренилось и оттуда, к моему изумлению, выкатилась пуля – свинцовый шарик величиной с перепелиное яйцо. Аркебуза была заряжена! Какое счастье, что я схватился за ложе, а не за курок. Не знаю уж, кто ее заряжал и когда, не отсырел ли порох и не сгнил ли пыж, но со свинцовой пулей ничего не сделалось, и следовало ее тотчас найти, пока на нее кто-нибудь не наступил. Вернув аркебузу на место, я спрыгнул со стремянки и начал поиски. Прогремев по паркету, пуля как сквозь землю провалилась – пришлось опуститься на колени. Может, закатилась под стол Монсеньера? Я распластался на ковре, заглядывая под стол.