Зачем жить, если завтра умирать (сборник) - стр. 45
Интересно, а что делает Лецке?
Луна была на ущербе и не заслоняла звёзды. Антон Лецке смотрел на светившиеся окна Мерзлякова и гадал, чем тот занят. Он уже оглох от отбойных молотков, – срочно ремонтировали проходившее рядом шоссе, Москва – это вечная стройка, – и, проклиная рабочих, сжимал в кармане рукоять пистолета. Лецке и сам не знал, зачем пришёл; караулить Мезрякова было бессмысленно, очевидно, сегодня он уже не выйдет. Разве в магазин. А это зона мира. Но Лецке неодолимо влекло к подъезду Мезрякова. В роли влюблённого, простаивавшего ночь под окнами, Лецке был впервые. Странное чувство охватило его, весь мир перестал существовать, ограничившись светящимися окнами. Лецке испытывал тягостное одиночество и одновременно невероятный подъём, он знал, что Мезряков не выйдет, и тем не менее ждал его, вздрагивая каждый раз, когда открывалась парадная. В полночь свет у Мезрякова погас, а Лецке продолжал стоять под окнами.
Его мысли:
«Ерунда, как я смогу убить его? Всё зашло слишком далеко. Он мне дорог. Дороже кого бы то ни было. Умный, сильный. Чего я хочу? Мезряков как объект желания? Это смешно. И всё же я здесь. Почему? Неужели втайне ищу его благосклонности? Или даже любви?»
Он стоял, скрестив руки, скрытый от улицы гаражом, когда в свете желтого фонаря из кустов к нему метнулись две тени. Он инстинктивно отпрянул, но перед ним уже выросли коренастые мужчины в бейсболках. Они были похожи на демонов – черные блестящие глаза, коротко стриженные курчавые волосы.
– Дэнги есть? – выдавил один с кавказским акцентом.
– И нэ дури! – блеснул золотой фиксой другой.
Лецке прислонился к гаражу. Холодное железо оцарапало майку.
– Давай быстрэе, мы торопымся.
В горле у Лецке встал ком. Он машинально сунул руку в карман за деньгами, но достал пистолет.
– Су-ки, – неожиданно для себя зашептал он. – Прокля-атые су-ки.
Кавказцы замерли, глядя на покачивающееся дуло.
– Нэ стрэляй, нэ стрэляй!
– Мы уходым!
Они медленно попятились.
– Су-ки, подлые су-ки! – всё громче повторял Лецке, оставшись один.
Его трясло, он готов был расплакаться. Прошло полчаса, а он всё никак не мог прийти в себя, продолжая бессмысленно крутить в руках пистолет. Над городом плыла луна. По шоссе хищно мчались одинокие автомобили. Где-то сработала сигнализация. Её вой долго стоял у Лецке в ушах. По дороге домой он кусал от бессилия губы. Он неспособен убить! Что ему помешало? Воспитание? Мораль? Какого черта! Он просто струсил. И ничего больше. Может, всё произошло слишком быстро? Он растерялся? Если бы! О, с каким удовольствием он всадил бы им пулю, смотрел, как они корчатся, если бы не животный страх! Или страх наказания? Какая разница! Во всех случаях он тварь дрожащая! И мухи не убьёт. Не прихлопнет и комара. Нет, на этот подвиг его ещё хватит, а вот зарезать курицу – нет. И кролика, и барана. Да что там, даже живую рыбу, прежде чем разделать, он кладёт в холодильник, усыпляя в заморозке. Как он мог затеять смертельную игру? Кого хотел обмануть? Всё это выглядит мальчишеством. А зачем вовлёк Мезрякова? Манипулировать им – низко! Около своего подъезда Лецке позвонил Мезрякову.