Зачем жить, если завтра умирать (сборник) - стр. 23

Как приспособиться к мегаполису? Каждому в нём необходим курс выживания в джунглях и пустыне. Потому что Москва одновременно и джунгли, и пустыня. Обязательная часть курсов включала американскую методику достижения успеха и постановку психологии лидера. Это было предписание начальства, и Мезряков помимо своей воли должен был посвящать им много часов. Такие занятия не вязались с его лекциями, но Мезряков обеспечивал хорошую посещаемость, а это для администрации было главным. Он уже приобрёл некоторую известность, а идут, как известно, не на предмет, а на имя. Так Мезряков и оправдывался, когда ему указывали, что он выходит за рамки тематических вопросов, объявленных при зачислении на курсы. Впрочем, это случалось редко. Его аудитория состояла в основном из домохозяек, закомплексованных подростков, офисных секретарш, мечтавших о карьере, сводившейся для них к удачному замужеству, и разного рода городских чудаков. Сам Мезряков не обладал качествами лидера и давно не верил, что добьётся успеха, – ни сам, ни со своими слушателями, но всем своим видом демонстрировал обратное.

Чтобы раскрепоститься, изменив привычные правила поведения, американцы предлагали ряд упражнений, в частности, ролевая игра в городского сумасшедшего. На улице надо было изображать невменяемого, разговаривать с собой и, размахивая руками, приставать к прохожим. В группе Мезрякова на это решились двое. Первого, заломив ему руки, прохожие отвели в полицию, второго, объединившись, прогнали пинками. Москвичи, они такие. Им палец в рот не клади.

Чтобы не терять зря время, в метро можно было тренировать свои лидерские качества: разглядывать сидящих напротив, не улыбаясь и ни в коем случае не отводя взгляда. Проще простого! Реакция пассажиров не отличалась разнообразием и сводилась, если позволяла комплекция, к двум вопросам: «Чего пялишься, урод?» или «В морду давно не получал?». Да, они такие, москвичи.

Мезряков был рад провалу американских методик, его русская половина даже гордилась горожанами, и, слушая истории потерпевших, он не мог скрыть усмешки. «Хорошо, хорошо, отложим на будущее, – успокаивал он оскорблённых, получивших моральную травму. Или отшучивался: – Если все будут лидеры, то кого вести?» Ему всё прощали. Он был остроумен и обаятелен, и в пределах своего круга мог себе многое позволить. «У моего близкого знакомого, прекрасного человека с массой достоинств, есть один недостаток, – мистифицировал он аудиторию выдуманным персонажем, придававшим правдивость его словам. – Он совсем не умеет лгать. О, если бы вы только знали, как с ним тяжело!» С лукавой усмешкой, которую вполне можно было принять за ироничную, он убеждал, что лгать надо умеючи, а беззастенчиво врать, как это делают политики, вообще большое искусство. «В конце концов, сам язык обманывает на каждом слове, он содержит массу увёрток, дипломатических приемов, двусмысленностей, неоднозначностей, недосказанностей, которыми так ловко пользуются те, кого мы видим на экране». И дальше рассказывал, как нужно себя вести, чтобы языком телодвижений не выдать себя. Жесты, мимика, речь – всё должно быть подчинено одной цели. Какой? Обмануть! Зачем? Чтобы добиться успеха! Посвящая в школу притворства, Мезряков переводил из класса в класс, обучая навыкам лицемерия, складывающимся в стройную систему, и сам активно её использовал, считая, однако, эти порочные способности врождёнными, не веря, что чему-то можно научить.