Зачем учить математику - стр. 16

– Вместо десяти кругов побежите двадцать. Кто придёт последним, ещё пять. Ясно?

Ученики покорно закивали. Стаханов, стоя в стороне, посмеивался.

– Ну, чего встали, лохи? Бегом!

Тихонов никаким спортом всерьёз никогда не занимался, поэтому не рассчитывал прийти первым. Вначале он, правда, рванул, задав бодрый ритм и другим, но метров через двести понял, что погорячился. Вскоре многие обогнали его, так что он оказался примерно посередине длинной змеи школьников, с грустным видом бегущих по весеннему бульвару. Кто в спортивной одежде, а кто даже в обычной – в тяжелой куртке, хлюпая зимними сапогами по снежной грязи. Пожалуй, нет ничего гаже вида земли в первые оттепели – тут и там в изобилии обнажается собачье дерьмо, и ты уже не идёшь по улице просто, а думаешь только о том, как бы не вляпаться. И вот этот печальный пейзаж, с бегущими школьниками, бульваром и дерьмом, называется: «Прощай, детство».

Как ни медленно бежал Тихонов, на пятом или шестом круге он обогнал Василькова уже второй раз. Тот, пыхтя, в школьной форме вместе с рюкзаком семенил по дорожке, и шерстяной шарф реял за его спиной. Казалось, что сейчас от натуги он взорвётся, такой он был горячий и красный. Ясно было, кому бежать штрафные пять.

– Васильков! – крикнул ему Тихонов, пробегая мимо, и чувствуя, как от того веет жаром, – ты бы рюкзак и шарф снял, а то до финиша не дотянешь.

– Нормально! – сердито пробурчал Васильков.

Что же, его можно было понять, имелся риск не найти потом ни рюкзака, ни шарфа…

Ещё через два круга Васильков уже сидел на скамейке, серый, как пепел, тяжело дыша. Около него стояли ребята из класса и Юрий Петрович. Физрук звонил в «Скорую» и кричал в трубку. Тихонов услышал что-то про сердце. Он понял, что кросс окончен и пешком направился к скамейке.

– Васильков, ты как?

Тот молча смотрел в землю. Ребята вокруг тоже молчали.

– Что же ты, Васильков, твою мать! – нервничал Юрий Петрович. – Что же ты мне сразу не сказал! Теперь меня посадят, если ты сейчас концы отдашь!

– Да не мог он сказать, – ответил за него Денисов. – Если бы вы его от бега освободили, его бы совсем наши зачмырили.

Васильков оперся рукой на скамейку, но не удержался и тяжело повалился на бок.

– Э-э-э, ты это, ты чего, Васильков!? – разволновался Юрий Петрович и вдруг неожиданно ловко подхватил его на руки. – Ты не умирай! Васильков!

С удивлением смотрели ученики на эту странную сцену: огромный Юрий Петрович прижимает к груди тоже немаленького, в общем, Василькова, как будто собрался убаюкать его или покормить грудью.